Климатологи назвали фактор, что может снизить последствия глобального потепления

Можно ли повысить точность прогнозов синоптиков, почему природных катаклизмов в мире становится всё больше и что будет с климатом дальше, «Парламентской газете» рассказал научный руководитель Гидрометцентра России Роман Вильфанд.

У метеорологов мира нет политических противоречий

- Роман Менделевич, как сегодня составляют прогнозы погоды?

- Когда я пришёл в Гидрометцентр, там трудились полторы тысячи сотрудников. Сейчас — менее трёхсот. Это говорит об огромном прогрессе, который произошёл. В метеорологии очень много разных направлений — динамическая метеорология, экономическая, радарная, космическая, физика атмосферы, физика верхних слоёв. Технологические линии прогноза погоды у метеорологов давно полностью автоматизированы. Но за компьютерами нужен присмотр, пригляд. Поэтому параллельно в Росгидромете ведут и ручные наблюдения, сопоставляем данные, чтобы не было ошибок. Затем их передают по каналам связи в центры сбора информации. Там их обрабатывают, анализируют.
Кстати, данные о погоде приходят не только из нашей страны, а со всего земного шара. Метеорологическое сообщество объединено во Всемирную метеорологическую организацию. У нас нет противоречий друг с другом. Американцы, англичане, китайцы — мы все объединены. Почему? Чтобы дать прогноз на ближайшие три дня, скажем, в Москве, нужно получить информацию со всего земного шара, иначе будут ошибки. И это для каждой страны так, поэтому мы заинтересованы в обмене информацией.

- Возможно ли, что когда-нибудь произойдёт полная автоматизация наблюдений за погодой и синоптики останутся без работы?

- Нет, этого не произойдёт. Сейчас автоматизация и цифровизация идут во всех направлениях деятельности, в том числе врачебной. Представьте, вам нужно проверить здоровье. К кому вы пойдёте — к врачу или к компьютеру? Да, машина может вас просканировать, исследовать, сделать сложные анализы. Но делает заключение, ставит диагноз врач. Так же и в метеорологии. С одной стороны, качество научных прогнозов сегодня настолько выросло, что в некоторых случаях они фактически могут идти без участия человека. Но есть ситуации, в которых ведущая роль у человека. Например, когда речь идёт о прогнозах на ближайшие сутки, связанных с опасными явлениями, то без синоптика их невозможно сделать. Кроме того, если доверить прогнозы только компьютерам, к кому тогда предъявлять претензии за ошибки? К машине? Всегда должен быть виноватый. Поэтому профессия синоптика вечна.

Сколько раз ошибается синоптик

- Насколько выросла точность прогнозов Гидрометцентра в процентном соотношении?

- Метеорологи никогда в своих профессиональных обсуждениях не оценивают точность прогнозов в процентах. Есть определённый вектор оценок, каждый компонент которого говорит, насколько хорош или не очень удачен прогноз.
Но если нужно представить качество прогнозов в процентах, то могу сказать, что сейчас их успешность на ближайшие сутки составляет 95 процентов. На ближайшие пять дней — 85 процентов. Прогнозы на 5-е сутки стали сегодня такими же точными, как 50 лет назад на первые сутки. Мне кажется, это очень показательное сравнение.

- Но ошибки всё же случаются.

- Есть такая шутка, что синоптик ошибается только раз, но каждый день. Но если судить объективно, то это уже неправда. Если точность краткосрочного прогноза составляет 95 процентов, это означает, что прогнозист ошибается в одном случае из двадцати. В ближайшие пять лет успешность вырастет до 97 процентов. Значит, из тридцати прогнозов некорректен будет только один. Когда это произойдёт, можно будет уже шутить, что синоптики ошибаются не раз в день, а раз в месяц.

- В целом на сколько дней или недель вперёд можно предсказывать погоду?

- Я не знаю, слышали ли вы об эффекте бабочки? Был такой потрясающий учёный, метеоролог и математик Эдвард Лоренц. Он теоретически показал, что из-за неустойчивости атмосферы — а она неустойчива по определению — иногда достаточно взмаха крылышек бабочки, чтобы через три дня полностью изменилась циркуляция атмосферы на огромном пространстве. Взмахнет бабочка крылышками — и вместо антициклона установится циклон. Или наоборот. Исследования Лоренца продолжили наши учёные. Они доказали, что детально, по дням, прогнозировать погоду можно только на две недели. А дальше — ни сейчас, ни через сто тысяч лет, ни через миллион — точно предсказывать по дням, какой она будет, невозможно. Сейчас практическая предсказуемость для температуры воздуха — до 7 суток, для атмосферных осадков — до 4-5 суток.

- Тогда откуда берутся детализированные прогнозы на зиму или весну, которые делают, к примеру, уже осенью?

- Сейчас очень активно развивается направление, которое я называю «шаманской метеорологией». Но на самом деле теоретически невозможно, скажем, в декабре детально предсказать по дням и декадам, где будет холодно, а где тепло в январе или феврале. У метеорологов-профессионалов есть ограничения. А вот у «особенных» людей, которые умеют общаться с потусторонним миром, их нет.

- О погоде весной и летом, наверное, говорить совсем преждевременно?

- Да, за такими прогнозами надо идти к метеорологическим шаманам — «особенным» людям. Нет, я очень уважительно отношусь к шаманам. Просто сколько я ни ходил по коридорам Гидрометцентра, сколько ни общался с нашими метеорологами, гидрологами, физиками и математиками, но пока ни одного такого провидца так и не встретил.

- А народным приметам, связанным с погодой, доверять можно? Например, ласточки низко летают — к дождю.

- Есть только две объяснимые приметы для прогноза на короткие сроки. Первая — как раз о ласточках. Объяснение здесь простое. Перед дождём содержание водяного пара в атмосфере увеличивается, мошкара летает низко, потому что крылышки от влаги намокают. Ласточки соответственно устремляются за мошкарой — есть-то что-то надо. И вторая примета — красное солнце во время захода означает, что день будет погожий, а если оно белёсое, жди дождей и непогоды. Этот феномен тоже имеет объяснение. Цвет солнца зависит от наличия фронтального раздела, отделяющего воздушные массы и создающего оптический эффект. Но современные методы прогнозирования дают гораздо более точные результаты, так что верить приметам смысла нет.

Климатологи надеются на передышку в глобальном потеплении

- В Якутии летом 2021 года полыхали самые масштабные за десятилетие природные пожары. В Краснодарском крае было наводнение из-за сильных ливней. А ещё были лесные пожары в Турции, невиданная жара в Канаде, унесшая сотни жизней. Можно ли говорить, что погода стала более изменчивой? В чём причина таких стихийных бедствий?

- Да, аномалий было много. А ещё вспомните адскую жару, которую пережили жители юго-запада Европы, когда температура приближалась к 50 градусам. Весной очень сильно похолодало во Франции, там помёрзли виноградники. В Техасе были невиданные холода. Погода очень изменчива — это неизбывный факт. Я всегда говорю, что изменчивость атмосферы существенно выше, чем капризность самой красивой женщины. Однако если заглянуть в архивы, посмотреть в базы данных, которыми мы располагаем, то нельзя сказать, что происходит что-то совсем уж невиданное. Тем не менее статистика показывает, что количество природных аномалий действительно увеличивается. Большинство исследователей и учёных связывают это с глобальным потеплением.

- Значит ли это, что в наступающем году нас ждёт новая волна природных аномалий? Каким регионам может особенно не повезти?

- Чёткого ответа на этот вопрос нет. Но, основываясь на исследованиях учёных, можно говорить, что каждое последующее пятилетие будет теплее предыдущего. А вот о конкретном 2022 годе судить сложно. Есть один фактор, который может оказать влияние на температуру и осадки в этом году. Эксперты Всемирной метеорологической организации сообщили о формировании естественного климатического явления Ла-Нинья, которое обычно приводит к снижению температуры в глобальном масштабе и может слегка сгладить эффект глобального потепления. Ла-Нинья — «девочка» по-испански — это природный феномен, при котором вода в тропической зоне Тихого океана, у берегов Перу и Эквадора, становится холоднее, чем обычно. В противоположность Эль-Ниньо — «мальчику», при котором вода в тех же краях, наоборот, становится теплее. Климатологи прогнозируют, что Ла-Нинья приведёт к некоторому уменьшению количества аномальных явлений. Но точно говорить, что нас ждёт более спокойный год в плане природных катаклизмов, увы, нельзя.

- В каких регионах России высока вероятность природных аномалий, например лесных пожаров? Где они могут возникнуть?

- Могу сказать только, что в северных регионах нашей страны вероятность пожаров повышается. В связи с глобальным потеплением там чаще стали возникать антициклоны.
В антициклоне превалирует нисходящее движение воздуха, которое препятствует образованию облаков. Кроме того, продолжительность светового дня в северных широтах летом максимальная, солнце прогревает подстилающую поверхность почти круглые сутки. В результате возникают благоприятные условия для возгорания. Но уверенно говорить сейчас, что такая ситуация возникнет, а тем более прогнозировать, где именно будут полыхать пожары — в Якутии, в Архангельской области или Коми, — невозможно. К тому же хочу напомнить, что главный источник пожара — всё же не природа, а человек. Природа лишь подготавливает условия.

- А где могут произойти наводнения?

- Наводнение — это особая гидрометеорологическая характеристика. Чтобы спрогнозировать, где оно возникнет, нужно оценить несколько факторов — количество выпавших осадков, глубину промерзания почвы, её насыщенность влагой и другие. К примеру, осенью осадков было много, почва сильно пропиталась влагой, потом ударили сильные морозы, и почва глубоко промёрзла. Это значит, что весной снег будет скатываться по этой промёрзшей почве, как по асфальту, в русло реки, создавая условия для сильного половодья. Но анализировать эти факторы и производить расчёты можно не сейчас, а в лучшем случае в конце февраля — в марте, когда плотность снега в сугробах максимальна. Кроме того, важно в начале весны спрогнозировать циркуляцию воздушных масс. Если даже в регионе, где выпало много снега, установится антициклон, за счёт солнечных дней произойдет сублимация — вода перейдёт из твёрдого состояния в газообразное, минуя жидкую фазу. И в этом случае наводнения не будет.

- Вернёмся к глобальному потеплению. Правда ли, что в России этот процесс идёт быстрее, чем в других странах?

- Правда. Сравните: средняя скорость глобального потепления — 0,17 градуса Цельсия за 10 лет. А в России — 0,45 градуса за 10 лет — в 2,5 раза выше! Это связано с тем, что наша страна — континентальная и находится в умеренных и высоких широтах. В широтных зонах, где преобладают континенты, глобальное потепление сказывается наиболее явно. Это касается не только Евразии, но и Северной Америки. Там точно такие же цифры. Континенты не поглощают СО₂ — главный парниковый газ. А вот в широтах, где превалирует океан — а он как раз поглощает углекислый газ, — эффект глобального потепления не такой сильный.

- И чем такая скорость повышения температуры грозит России?

- На юге европейской территории нашей страны климат будет становиться всё более засушливым, осадков будет выпадать всё меньше. На севере, наоборот, будет больше осадков. К тому же нас ждёт увеличение экстремальных природных явлений. Особенно это касается волн аномальной жары летом. По данным Росгидромета, за последнюю четверть века количество опасных явлений увеличилось в два раза. Кроме того, нужно понимать, что вечная мерзлота уже не будет вечной. И если начнётся её таяние, это может привести к самым неприятным последствиям. Таяние многолетней мерзлоты угрожает устойчивости расположенных в этой зоне зданий и сооружений.

На спасение от торнадо — 19 минут

- Что мы можем противопоставить глобальному потеплению?

- К нему нужно адаптироваться. Всё-таки это не катастрофа, не ядерная война. К тому же человечество сейчас прилагает усилия для снижения концентрации парниковых газов. Было Парижское соглашение, принятое в декабре 2015 года, недавно прошёл саммит по климату в Глазго. Действительно эффективные меры принимаются. И уже где-нибудь к середине нынешнего века — примерно к 2060 году — нам удастся достичь углеродной нейтральности. Дай бог, чтобы так было. Правда, уже накопленных концентраций парниковых газов достаточно, чтобы уверенно говорить: глобальное потепление будет длиться до конца XXI века и дольше. Поэтому и количество опасных явлений будет увеличиваться.

- В чём заключается адаптация к глобальному потеплению с точки зрения метеоролога?

- Метеорологическая адаптация заключается в развитии системы раннего предупреждения опасных явлений. Наша задача — прогнозировать природные катаклизмы с детальной точностью по времени и пространству, чтобы минимизировать экономические и социальные потери.

- За какое время до наступления стихийного бедствия вы можете о нём узнать и оповестить население?

- Если речь идёт о половодье, то вероятность его возникновения прогнозируем за месяц-полтора. В прошлом году паводки на Амуре хорошо спрогнозировали.  А Амур тогда был самым полноводным за весь период наблюдения. Очень сложные процессы там происходили.
Хорошо предсказываем волны длительной жары и периоды сильного холода. Но бывают разные атмосферные процессы. Например, есть так называемые взрывные конвективные процессы, когда воздушные массы перемещаются по вертикали. Они формируют опасные явления всего за несколько десятков минут. Для сравнения: средняя заблаговременность прогноза торнадо в США — 19 минут. Это огромное достижение, потому что ещё 15 лет назад прогнозировать это опасное явление могли всего за 6 минут. А ведь каждая минута — это спасённая жизнь. К счастью, у нас нет торнадо. В основном заблаговременность прогноза — за два часа минимум, а чаще всего — за сутки. В отдельных случаях, если речь идёт о перемещении глубокого циклона, за трое суток можем предупреждать об опасных осадках или усилениях ветра. Конечно, бывают ошибки, но с каждым пятилетием их становится всё меньше.

- С точки зрения метеорологов, мог ли на самом деле произойти библейский Всемирный потоп?

- В принципе, думаю, что это реальное событие. Такая катастрофа могла произойти именно в районе Кавказа, где очень сложные орографические условия. Когда над Чёрным морем воздушные массы перемещаются вдоль поверхности и сталкиваются с препятствием, они вынуждены перемещаться вверх по склону гор. Возникает так называемая вынужденная конвекция. Если же в этом регионе установился циклон, то возникает свободная конвекция — воздушные массы беспрепятственно перемещаются вверх. Сочетание этих условий приводит к очень сильным дождям. Вспомните лето 2021 года в Крыму — какое количество осадков выпало, как реки поднимались! Это был один из самых дождливых летних периодов. Или возьмите ситуацию в Крымске в 2012 году. Тёплое Чёрное море способствовало перемещению воздушных масс, а в предгорье опять-таки возникла вынужденная конвекция. Всё это вылилось в прямо-таки тропические ливни. Дома затопило, люди погибли. Поэтому именно на Кавказе такие ситуации возможны. Всемирный потоп — единственный случай за всю историю, когда заблаговременность предупреждения о катастрофе была достаточной. Всевышний об этом позаботился.

 

Ссылка: https://www.pnp.ru/social/2022-god-budet-kholodnee-ukhodyashhego.html

 

 

Во взаимоотношениях человека и природы наступил поворотный момент. Момент истины. Либо мы научимся бережно относиться к той биосфере, что взяли взаймы у будущих поколений, либо она будет нам мстить за безрассудное и неумелое хозяйствование. Об этом «НИ» заявил директор московского Отделения ФАО Олег Кобяков.

Как нам сообщил представитель Продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединенных Наций (ФАО), к 2050 году для того, чтобы накормить 10 млрд. жителей планеты, необходимо на 50% увеличить производство продовольствия. Достижимо? Самая свежая статистика свидетельствует, что ситуация стала критической. На одной трети всех сельскохозяйственных земель (34%) деградируют почвы. Общая площадь поражения, если воспользоваться военным термином, составляет 1,7 млрд. га.

Поскольку 95% всего пищевого ассортимента производится на земле или с использованием земли, а возможности расширения сельхозугодий исчерпаны, то аграрный сектор сталкивается с самым серьезным вызовом.

С 2000 по 2017 гг. доля находящейся в сельхозобороте земли на душу населения сократилась на 20%. Если присовокупить неуклонно обостряющийся дефицит воды, то для 3,2 млрд. людей, что живут на селе, может встать экзистенциальный вопрос: как жить дальше?

Приведенные факты содержатся в только что опубликованном докладе ФАО «Состояние мировых земельных и водных ресурсов для производства продовольствия и ведения сельского хозяйства. Системы на пределе».

В предисловии к этому экспертному исследованию об ухудшающемся состоянии мировых почвенных, земельных и водных ресурсов Генеральный директор ФАО д-р Цюй Дунъюй подчеркнул:

«В сложившейся ситуации становится ясно, что в дальнейшем наша продовольственная безопасность будет зависеть от того, сумеем ли мы сохранить земельные, почвенные и водные ресурсы планеты».

Подсчитано: для увеличения производственных мощностей аграрного сектора на 50% необходимо нарастить водозабор для нужд сельского хозяйства примерно на 35%. Эксперты ФАО предупреждают: повышенный спрос на воду может вызвать экологические катастрофы, обострение конкуренции за ресурсы и возникновение новых социальных проблем и конфликтов. К тому же дополнительным обременением стало антропогенное засоление почв, возникшее в результате нерационального управления почвенными ресурсами.

Хорхе Батье-Салес, председатель Международной сети ФАО по засоленным почвам, поделился недавно малоутешительным прогнозом. К концу XXI века площадь засушливых земель увеличится на 23%, причем 80% этого прироста затронет именно развивающиеся страны, что может привести к усугублению проблемы нехватки воды и накоплению солей в почвах. При этом к 2015 году до 3 млрд. людей будут жить на территориях, где возникнет острый дефицит воды как следствие «увеличенного потребления и полного использования воды из почвы, а также повышения засоленности почв в ряде регионов».

В свою очередь профессор Иван Васенев, заведующий кафедрой экологии РГАУ-МСХА им. К.А. Тимирязева, дал свой прогноз «НИ»: климатические изменения могут привести к значительному снижению (до 10-20% и более) средней урожайности сельскохозяйственных культур вследствие постепенного обострения общей и внутрисезонной засушливости климата».

Управление засоленными почвами – процесс трудоемкий и многоплановый. Одной из главных задач стоит уменьшение потребления воды сельским хозяйством, продвижение подхода экономного потребления, образование с фокусом на устойчивое управление почвенными и водными ресурсами.

Встает и задача определить подходящие виды землепользования, такие как пастбища, пахотные земли, рисовые поля, рыбоводные пруды, леса. Возродить селекцию с упором на засухоустойчивые и солеустойчивые виды сельскохозяйственных культур. Оценить условия дренажа для планирования ирригационных работ. Выбрать оптимальный метод орошения, качество воды и дренаж участков земли. Не менее важный аспект – правильная утилизация дренажных стоков, - считает эксперт.

Ученые и практики не стоят на месте. Есть инновационные решения всех обозначенных проблем. Например, Эдоардо Костантино Костантини, действующий секретарь Европейского общества охраны почв, избранный президент Международного союза наук о почве, продвигает следующую рационализаторскую идею.

Хранить соли в верхних слоях почвы, но за пределами корневой зоны активного поглощения. Этого можно достичь путем использования имитационных моделей и высокотехнологичных систем, способствующих принятию решений для определения адекватных объемов воды и частоты орошения.

Для России эти проблемы стоят весьма остро. Общая площадь земель сельскохозяйственного назначения составляет порядка 380 млн. га. При этом, по различным причинам, из них не используется почти 12%. В числе причин – ряд природных факторов, разъясняет Татьяна Володько, начальник отдела международных организаций Департамента международного сотрудничества и обеспечения экспорта Минсельхоза России. В их числе – «водная и ветровая эрозии, засоление, переувлажнение почв, что приводит к значительному снижению плодородия и неэффективному использованию малопродуктивных земель.

Главным образом засоление проявляется в южных регионах нашей страны – это степная, сухостепная и полупустынная зоны».

Негативные последствия засоления почв многообразны, разъясняет эксперт Минсельхоза. «Это ослабление вклада почв в поддержание экологического круговорота веществ, исчезновение многих видов растительных организмов, уменьшение генофонда наземных популяций в связи с ухудшением жизни организмов, повышение миграционных процессов, а в некоторых случаях – увеличение количества растений-галофитов (солеросов), не имеющих полезного влияния на окружающие экосистемы».

Стоит также напомнить, что почва – один из основных резервуаров углерода на Земле. Запасы углерода в верхнем метровом слое почв составляют порядка 50% от суммарного его запаса в атмосфере, растительности и почвах и превышают более чем в два-четыре раза его запасы в растительном покрове. Почвы обладают огромным потенциалом поглощения и удержания углерода, что выводит его из атмосферы и тем самым способствует смягчению последствий изменения климата.

- Вопросы здоровья почв и устойчивого управления почвенными ресурсами приобретают все больший резонанс в рамках концепции «Единое здоровье».Согласно этой концепции, здоровье человека не может рассматриваться отдельно от здоровья всех компонентов экосистемы: воды, почв, воздуха, животных, растений, – сказал в интервью «НИ» Олег Кобяков.

По его словам, засоление и осолонцевание являются одними из самых опасных угроз для человечества в контексте продовольственной безопасности. Общие убытки от засоления почв, по нашим оценкам, составляют около 27 млрд. долларов. Не случайно девизом Всемирного дня почв в этом году был выбран призыв: «Остановим засоление – увеличим продуктивность почв!»

Сегодня свыше 80% всего почвенного покрова – а это первейший продуктивный ресурс всего человечества – находятся в зоне риска. Угрозы почвам нужно рассматривать в рамках задачи по ликвидации голода и обеспечения продовольственной безопасности. Ввод в сельскохозяйственный оборот неиспользуемых, так называемых маргинальных земель и адаптация к засолению и засухам представляются как никогда более актуальными, отметил директора московского Отделения ФАО.

Рачительное хозяйствование, подчеркнул Олег Кобяков, означает – с умом распоряжаться почвенными, земельными и водными ресурсами. Это реальный способ смягчения последствий происходящего изменения климата планеты и способ адаптации к его последствиям. Расчеты показывают, что рациональным использованием почвенных ресурсов можно обеспечить поглощение трети всех выбросов парниковых газов с сельскохозяйственных земель».
- Это также неотъемлемая часть преобразований агропродовольственных систем, призванных защитить их от разного рода потрясений и поставить на рельсы устойчивого развития», – заявил Олег Кобяков.

 

Ссылка: https://newizv.ru/news/science/17-12-2021/prognoz-fao-sostoyaniya-zemel-na-zemle-vedet-chelovechestvo-k-defitsitu-edy-i-vody

 

 

 

 

 

Заседание президиума Экспертного совета при Комитете СФ по аграрно-продовольственной политике и природопользованию, посвящённое обсуждению разрабатываемых в субъектах РФ планов адаптации к изменениям климата прошло в верхней палате Парламента РФ.
В мероприятии приняли участие:
✔Пётр Бобылёв, заместитель Министра энергетики РФ,
✔Владимир Соколов, заместитель руководителя Федеральной службы России по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды,
✔Ирина Донник, вице-президент РАН, академик РАН, сопредседатель Экспертного совета при Комитете СФ по аграрно-продовольственной политике и природопользованию,
✔представители Министерства экономического развития РФ, Министерства сельского хозяйства РФ, Министерства промышленности и торговли РФ, Министерства РФ по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий, региональных органов исполнительной власти и научно-экспертного сообщества.

https://rutube.ru/video/e7949f3492b67bb245675415ac673905/

 

Малый ледниковый период был одним из самых холодных в послеледниковом периоде в Северном полушарии.Хотя появляется всё больше свидетельств того, что этот временной интервал был связан с ослаблением субполярного круговорота, последовательность событий, которые привели к его ослабленному состоянию, ещё предстоит объяснить.Авторы показали, что Малому ледниковому периоду предшествовало исключительное вторжение тёплых атлантических вод в северные моря в конце 1300-х годов.Это вторжение было следствием постоянного атмосферного блокирования над Северной Атлантикой, связанного с необычно высокой солнечной активностью.Более тёплая вода привела к разрушению морского льда и откалыванию приливных ледников;ослабление блокирующей аномалии в конце 1300-х годов позволило экспортировать накопившийся большой объём льда в Северную Атлантику.Это привело к ослаблению субполярного круговорота, подготовив почву для последующего Малого ледникового периода.

Ссылка: https://www.science.org/doi/10.1126/sciadv.abi8230

 

Министр науки и высшего образования России Валерий Фальков оценил в интервью RT прошедший в Сочи Конгресс молодых учёных и подвёл предварительные итоги Года науки и технологий. Он также рассказал, как пандемия повлияла на развитие науки, и поделился мнением о качестве советского образования.

— Валерий Николаевич, недавно состоялось очень важное событие — Конгресс молодых учёных. Это стало кульминацией Года науки и технологий?

— В каком-то смысле — да. Особенно для молодёжи, поскольку это первое молодёжное мероприятие такого масштаба — в нём приняли участие 3 тыс. человек, царила непередаваемая атмосфера.

— Можно ли уже подводить итоги Года науки и технологий?

— Думаю, итоги мы будем подводить ещё достаточно долго. Но уже видны первые результаты. Например, на конгрессе мы обменивались мнениями с коллегами — как представителями научных институтов и университетов, так и теми, кто занят в госуправлении. Все отмечают, что благодаря мероприятиям Года науки и технологий наука стала ближе к школьникам и студентам — привлечение внимания молодёжи к этим сферам и было одной из приоритетных целей.

Такого количества мероприятий, такой вовлечённости профессионального сообщества, как в рамках Года науки и технологий, прежде, конечно, не было.

И мы очень надеемся, что это поможет школьникам, студентам выбрать науку, исследовательскую деятельность в качестве своего призвания, будущей профессии.

Второе (это, конечно, на наш взгляд, тоже результат) — это очевидный рост престижа исследовательской деятельности.

На это были направлены мероприятия международного уровня. Так, впервые была вручена премия ЮНЕСКО — России им. Д.И. Менделеева за достижения в области фундаментальных наук.

Это было сделано по инициативе России, премия вручалась в Париже. В этом году её получили два выдающихся учёных: один — наш соотечественник, второй — коллега из Италии.

Также следует отметить премию «За верность науке», которая была вручена в ноябре в Кремле лучшим представителям средств массовой информации и общественности.

А в-третьих, мы чувствуем, что в российских регионах появилось больше условий для развития науки и связанного с ней высшего образования, да и вообще образования. Мне кажется, это важный результат, хотя, может быть, не до конца очевидный для многих.

Важно гармоничное развитие страны не только в социально-экономическом смысле, но и в научно-техническом.

Проще говоря, мы знаем регионы, где наука всегда себя комфортно чувствовала. Это, к примеру, Новосибирск, Томск, Самара, Екатеринбург, Ростов-на-Дону. Однако при сохранении темпов развития науки и научно-технологического прогресса в этих субъектах важно, чтобы и Камчатка себя комфортно чувствовала, и Сахалин, и Якутия, и Челябинск, и Курган, и Астрахань, и Карелия, и многие другие регионы.

— В образовании принято ставить оценки. Насколько год оправдал ожидания, какую оценку вы бы поставили по пятибалльной шкале? И если конгресс станет традицией, какую роль он может сыграть в развитии науки в перспективе?

— Год ещё не закончился — впереди ещё две с половиной очень насыщенные недели. Поэтому я бы пока воздержался от оценок.

Знаете, говорят, пока экзамен не закончен, лучше не думать об оценке, а спокойно работать над тем, чтобы показать наилучший результат. Но если вспоминать ту атмосферу, которая была на Конгрессе молодых учёных, я бы сказал так: это позитивный опыт, хотя, конечно, не всё удалось — это нормальная практика.

— Важный вопрос — отток учёных из России. Об этой проблеме говорят давно, звучат разные оценки: кто-то говорит, что всё совсем плохо, кто-то — что её масштабы преувеличены. Насколько остро стоит сейчас эта проблема? И что удалось сделать за последние годы, чтобы переломить негативную тенденцию?

— Да, в профессиональном и общественном пространстве об этой проблеме говорили не раз. Звучала даже такая статистика: якобы из России в год уезжают около 70 тыс. учёных.

Мы очень внимательно изучили этот вопрос, и такие данные не совсем верны. На самом деле из России суммарно уехали 68,7 тыс. человек, и не учёных, а лиц с высшим образованием.

Также неясно, шла речь о невозвратной миграции либо о временной. Это важный момент, потому что нет ничего плохого в том, что наши учёные выезжают за границу. И если они возвращаются, то в этом нет ничего плохого, напротив, это нормальная практика.

Забегая вперёд, скажу, что мы провели своё большое исследование, его результаты будут готовы примерно в течение десяти дней — до Нового года. Мы опросили практически все подведомственные Минобрнауки университеты и научные институты. Это большая, серьёзная выборка.

У нас есть много инструментов привлечения учёных из-за рубежа, например, программа мегагрантов. В рамках программы к нам приезжают или наши соотечественники, или выдающиеся учёные из-за рубежа, чтобы работать в российских университетах.

Предварительно я могу сказать, что мы не считаем ситуацию критичной. Также большое влияние на статистику оказывают наши государственные программы финансирования зарубежного образования для наиболее способных учеников.

— В начале года президент предложил учитывать в ключевых показателях эффективности научных учреждений уровень зарплат сотрудников, чтобы решить проблему дисбаланса в оплате труда учёных. Есть ли уже какие-то практические шаги в этом направлении? И какова сейчас ситуация с оплатой труда научных сотрудников младшего и среднего звена?

— Да, это очень актуальная задача, мы с коллегами считаем её одной из приоритетных. Во второй половине этого года мы обстоятельно посоветовались, запросили и проанализировали данные институтов и университетов. И сейчас запускаем большой эксперимент по внедрению новой системы оплаты труда. Одним из её элементов станет именно чёткая взаимосвязь между уровнем заработной платы руководителя и большинства работников.

В дополнение скажу, что по решению президента к концу года в большинство институтов будут направлены дополнительные ресурсы.

Многое зависит не только и не столько от министерства, но и от того, как распределяются средства в конкретном институте, от того, насколько он успешен в работе с бизнесом, с предприятиями реального сектора. Практика показывает, что если институт не включён в реальные процессы, если он не выигрывает гранты, не заключает договоры на проведение научно-исследовательских работ, то, конечно, там уровень оплаты труда ниже, чем у более успешных коллег.

Мы заинтересованы в том, чтобы средства (как государственные, так и привлечённые институтом) справедливо распределялись не только среди состоявшихся сотрудников, но и в пользу молодых учёных. За этот год коллеги проделали большую работу в определении минимального размера оплаты труда тех, кто приходит на стартовые позиции в исследовательские институты. Однако это только начало большого пути.

— Вы несколько раз использовали слово «достойная». Кто определяет, что именно подразумевать под этим словом применительно к оплате труда?

— Многое зависит, во-первых, от конкретного региона: есть понятие «средняя заработная плата по региону» или «средний трудовой доход по региону». И от региона к региону ситуация разнится.

Хотя коллеги зачастую справедливо задают вопросы о межрегиональной дифференциации. Не секрет, что есть большая проблема перетока исследователей в научные и образовательные учреждения Москвы и Санкт-Петербурга, где более высокие зарплаты, а также есть преимущества мегаполиса.

— Можно ли сказать, что во время пандемии бизнесу не до инноваций? Инновациями занимаются не только академические институты, но и RnD-подразделения коммерческих компаний. Какая сейчас ситуация в этой сфере?

— Скорее, в условиях пандемии приоритетами для коммерческих компаний стали поиск новых стратегий и корректировка старых. Однако кардинального снижения интереса к исследованиям и новым разработкам со стороны бизнеса мы не фиксируем. Да, некоторое снижение есть, отчасти оно связано с перераспределением бюджетов. Но те корпорации, которые думают о длительном развитии, всё равно держат науку в фокусе своего внимания.

К тому же сейчас наблюдается колоссальный всплеск интереса к медико-биологической тематике. Мы видим это даже по количеству публикаций — оно выросло в разы. Мы уже сейчас видим результаты этого всплеска — это и вакцины, и новые тест-системы, и другое. Думаю, что в последующие годы эта тенденция будет продолжаться. Это своего рода ответ науки на вызовы пандемии.

— Складывается впечатление, что новая программа поддержки университетов «Приоритет-2030» в большей мере направлена на развитие инноваций, нежели фундаментальных исследований. Есть ли риск того, что образуется некий перекос в пользу практических разработок в ущерб фундаментальным?

— Не могу согласиться с такой трактовкой. У этой программы совершенно другие цели и задачи. Она в меньшей степени направлена на развитие фундаментальной науки, поскольку речь идёт об университетах. И задача — дать возможность университетам реализовать программы развития. Мы исходим из того, что значительная часть ресурсов, которые есть у университетов, сегодня тратится на текущую деятельность. А для того, чтобы развиваться, нужны дополнительные средства. И мы на конкурсной основе, оценивая команды университетов во главе с ректорами, имеющиеся заделы, профинансировали программы развития. Они направлены на появление новых образовательных программ, заточенных под запросы бизнеса, чтобы появились новые структурные подразделения, новые направления исследований, была возможность приобрести необходимое оборудование. Эта программа имеет горизонт в десять лет, это не вопрос одного года. Такая длинная повестка — это в том числе наш сигнал бизнесу, который любит чёткие правила игры.

— То есть это объективное требование времени. А разве раньше было иначе?

— Такие попытки предпринимались и раньше, с 2006 года государство так или иначе пытается стимулировать университеты. Эта программа — сигнал всем университетам, что наиболее эффективные могут получить дополнительный ресурс на развитие. Мы не раздаём деньги и ресурсы, исходя из прошлых достижений, а даём возможность проявить себя всем университетам, задавая им единую стартовую позицию. И это принципиально важный момент.

— Какими должны быть, на ваш взгляд, главные критерии оценки деятельности вузов и учёных? Количество публикаций в научных журналах или количество внедрённых в реальное производство технологий?

— Надо стремиться к комплексной оценке. Внедрение технологий мы сделали одним из показателей в рамках программы «Приоритет». Так уж получилось, никто такую цель не ставил, но история с библиометрическими показателями началась примерно 2006—2007 годах. Тогда в документы стратегического планирования впервые были включены эти критерии в качестве мерила оценки не только конкретного учёного, но и целых научных коллективов. Это не новая история, в 1990-е годы этот подход применялся в мире, но потом справедливо подвергся переоценке.

Сегодня мы уже видим, что эта система имеет серьёзную уязвимость к манипуляциям. У нас вырос целый квазирынок научных статей и научных журналов, которые по большому счёту к науке отношения не имеют. Мне кажется, надо менять стратегию и использовать более комплексные системы оценки научного труда.

Одним из дополнительных инструментов оценки должны быть внедрённые на практике технологии, как вы и сказали. Мы сейчас спрашиваем университеты о том, сколько они получают средств от управления интеллектуальной собственностью, патентов, и постепенно двигаем наши научные институты в сторону развития этого направления. Однако им нужно дать время, потому что раньше они в этом направлении даже не мыслили.

Что касается наукометрии, публикационных индикаторов, то они используются уже более 15 лет, они заложены во все программные документы, в системы оценки научных фондов и государственных программ. Поэтому корректировку стратегии нужно делать постепенно.

— Сколько на эту перестройку потребуется времени?

— Думаю, что в 2022—2023 годах мы эту ситуацию поправим. Мы уже сейчас ведём большую работу, но университеты, академические институты живут длинными циклами, здесь противопоказаны очень быстрые и необдуманные решения.

Очевидно, что надо кардинально иначе подойти к поддержке российских научных журналов и продвижению через российские журналы результатов научного труда. Но при этом нам важно не выпасть из глобального контекста и понимать, как устроена мировая система координат. Вот этот тонкий баланс важно выдержать.

— Советскую систему образования до сих пор многие считают практически эталоном. Такие мнения звучат на всех уровнях. Насколько вы согласны с такими оценками?

— Что касается использования лучшего советского опыта, безусловно, это нужно делать. Часто говорят о фундаментальности советского высшего образования. Оно давало ширину и глубину охвата знаний, вне зависимости от выбранной специальности ты получал большой блок дополнительных знаний, которые человека формировали как личность, ты понимал мир во всём его многообразии. И вот это важно сохранить.

Второй важный момент: в советское время в дополнение к высшему образованию было очень престижное среднее профессиональное и начальное профессиональное образование. Сегодня мы ведём работу над повышением престижа среднего образования. Процент выпускников школ, которые идут сейчас в вузы, беспрецедентный. В советское время в вузы шли только от 15 до 22% выпускников, была другая мотивация, другая возможность отбора.

— Возвращаясь к предыдущему вопросу: призывы вернуться к советскому образованию — это просто ностальгия или тут есть практический потенциал?

— Всё новое — это хорошо забытое старое. Многое из того, что сегодня обсуждается в качестве передовых исследований, — давние наработки, только в новом прочтении, в приложении к современному технологическому укладу. Я не считаю, что это только ностальгия, всё может быть использовано. Другой вопрос, что нам важно ставить себе и новые задачи, идти вперёд. И делать это нужно очень обдуманно, осмысленно.

 

Ссылка: https://russian.rt.com/science/article/939118-falkov-intervyu-obrazovanie

 

 

 

 

Конференция по борьбе с потеплением климата (COP26) в Глазго, результатов которой с таким нетерпением ожидали в мировом сообществе, успешно завершилась. Принят набор разноплановых по темам и разномасштабных по числу участников деклараций-инициатив, а также итоговое политическое заявление, которые в целом подтверждают приверженность всех государств целям климатической повестки ООН, нашедшей свое закрепление в базовых глобальных соглашениях.

Все же эти итоги, по мнению западных стран, выглядят как довольно скромные – они, мол, не привели к появлению общего консенсуса стран-участниц относительно путей и этапности решения ключевых проблем, вытекающих из климатической повестки.

Несмотря на выпады президента США Джо Байдена в адрес России, а также Китая, наши представители воздержались от ответных риторических ударов, проявив дипломатическую сдержанность. А ведь, с учетом обвального падения рейтинга хозяина Белого дома и известного скепсиса республиканцев по климатической проблематике, многие задаются вопросом, останутся ли американцы «в игре» уже через несколько лет.

Россия, в свою очередь, без лишнего шума и самопиара, движется в сторону реализации целей, заложенных Парижским соглашением и другими документами ООН. Установлены чёткие и, главное, реалистичные, научно обоснованные сроки в вопросе достижения нашей страной углеродной нейтральности. Принята важнейшая, хоть и оставшаяся во многом незамеченной мировыми СМИ, Стратегия социально-экономического развития страны с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года. Внедряются в производство уникальные, разрабатывавшиеся годами, инновационные технологии по переходу к экологически чистой энергии.

Наконец, уже сегодня 86% нашей генерации приходится на зеленую энергетику (с учетом природного газа). По этому показателю мы в разы опережаем многие другие страны, в том числе, позволяющие себе нравоучительную тональность в своей «климатической риторике». Самое главное, что российскому руководству удается сохранять баланс между борьбой против глобального потепления и сопутствующих факторов и сохранением производств и рабочих мест, утрата которых может отразиться на жизни простых россиян не меньше пожаров и наводнений. А ведь именно радикальные расхождения по вопросу о расстановке соответствующих приоритетов провоцируют политические бури в США и европейских странах.

Возвращаясь к саммиту в Глазго, можно констатировать, что климатическая повестка на этом мероприятии, увы, частично утонула в информационном шуме и потоке пропагандистских клише. И теперь, когда в ООН начинают подготовку к следующей конференции по этой теме и рассуждают о значимости достигнутых договоренностей, впору задаться вопросом: почему прорыва, сравнимого с Парижским соглашением или Киотским протоколом, не случилось?

Следует признать, что проблема изменения климата сама по себе намного шире и масштабнее подходов и вопросов, поднимавшихся в Глазго. Да, это критически важный аспект устойчивого развития человечества. И, одновременно, вопрос национальной безопасности для большинства мировых держав, пребывающих, по версии наших американских коллег, в стадии «конкуренции». И в этих условиях принцип «один за всех, и все за одного» неизбежно будет «хромать».

Взять хотя бы пресловутый «углеродный налог» и другие меры, направленные на декарбонизацию. В Глазго о необходимости движения в этом направлении эксперты ООН говорили как о некоей аксиоме. При этом демонстративно игнорируются озабоченность и несогласие мирового энергетического сообщества. Возникает логичный вопрос – где та грань, которая проходит между искренней заботой коллективного Запада о борьбе с глобальным потеплением и попытками некоторых стран/корпораций оседлать эту тему в процессе недобросовестной конкуренции с недружественными государствами и компаниями?

Подобные устремления мы недавно наблюдали и в новой Арктической стратегии ЕС, авторы которой предлагают под предлогом борьбы с изменениями климата запретить разведку и добычу нефти и газа в этом регионе. Еще один вопрос касается Северного морского пути. Не секрет, что перспективы развития этой артерии в условиях таяния арктических льдов представляются стратегически важными для российской энергетической, торговой и, в немалой степени, военной безопасности. Не хотелось бы, чтобы эти вопросы стали предметом геополитических игр под климатическими предлогами.

В целом итоги Глазго подтверждают востребованность трезвого отношения российского руководства к проблематике изменения климата. Факт остается фактом – глобальное потепление реально, и оно действительно угрожает благосостоянию и здоровью миллионов людей, в том числе и в России. И именно сегодня объективно вырабатываются правила игры в области борьбы с изменениями климата, по которым будет жить мировое сообщество в обозримой перспективе.

Принятый по итогам конференции Климатический пакт, хоть и кажется документом излишне компромиссным и размытым, но всё же может считаться вехой в борьбе за выстраивание новой системы координат в этой сфере. Кроме того, через декларацию по сохранению лесов была фактически поддержана давно продвигавшаяся Москвой позиция, согласно которой поглощение парниковых газов лесами и другими экосистемами является одной из наиболее действенных – на практике, а не на словах – мер по предотвращению климатической катастрофы. Не менее важно и то, что в Глазго, наконец, было объявлено о завершении разработки правил реализации Парижского соглашения, включая общие временные сроки для определяемых на национальном уровне вкладов, а также рыночных и нерыночных механизмов его шестой статьи.

Все эти небольшие, но значимые прорывы нельзя недооценивать. Но только к ним суть климатической дипломатии не сводится. Ведь кроме работы на площадках ООН, которые нужны в том числе для поддержания приверженности всех игроков принципу международной солидарности, следует развивать и другие форматы. Как используя ресурс существующих организаций (таких, как Арктический совет, ОПЕК+, БРИКС, ШОС и т.д.), так и создавая новые, не забывая и о двусторонних каналах. И только по таким каналам, кстати, возможно конструктивное обсуждения вопроса о недопустимости введения санкций против климатических проектов.

Как показала конференция, важно проявить твердость и разбавить поток декларативных заявлений и экоактивистского пафоса, отравившего саммит COP26, концентрированной долей Realpolitik, в которой мы традиционно сильны – взвешенной, продуманной и отвечающей национальным интересам России.

Александр Яковенко,
ректор Дипломатической академии МИД России,
чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации в Великобритании (2011-2019)

 

Ссылка: https://forpost-sz.ru/a/2021-12-16/posle-glazgo-ternistyj-put-k-klimaticheskoj-realpolitik

 

 

Гибель части огромного ледника Туэйтс (Thwaites) ускорит подъём уровня моря. 

Исследования показывают, что гигантские трещины в плавучем льду массивного ледника Антарктиды Туэйтс - быстро тающего образования, ставшего символом изменения климата - могут разрушить часть шельфа в течение пяти лет.Если это произойдёт в относительно стабильной, как считалось, частиТуэйтса, от ледника можетотколоться армада айсбергов и он может начать стекать в океан намного быстрее, направляя лёд, покоящийся на суше, в море, что будет способствоватьповышению уровня моря. 

На протяжении десятилетий учёные тщательно отслеживали изменения в леднике Туэйтс, который уже ежегодно теряет около 50 миллиардов тонн льда и вызывает 4% глобального повышения уровня моря.Недавно идентифицированные трещины - это глубокие, быстро движущиеся трещины в восточной шельфовойчастиТуэйтса (см. «Cracking up»).Они появлялись на спутниковых снимках в последние несколько лет, и их рост, похоже, ускоряется.

«Я представляю его чем-то похожим на окно машины, на котором у вас есть несколько медленно распространяющихся трещин, а затем внезапно вы наезжаете на неровность, и оно всё начинает разрушаться во всех направлениях», - сказала ЭринПеттит (ErinPettit), эксперт.гляциолог из Университета штата Орегон в Корваллисе, 13 декабря, на заседании Американского геофизического союза (AGU).По словам Петтит, если восточный шельфовый ледник Туэйтса обрушится, лёд в этом регионе может стекать в море в три раза быстрее.А если ледник полностью рухнет, уровень моря поднимется на 65 сантиметров.

 

 

Грани перемен  

Петтит расскажет о работе 15 декабря на заседании AGU, проходящем в Новом Орлеане, штат Луизиана. Это последние результаты пятилетнего финансируемого правительствами США и Великобритании проекта InternationalThwaitesGlacierCollaboration стоимостью 50 миллионов долларов США по изучению того, как Туэйтс может способствовать повышению уровня моря в условиях потепления в мире, а также для понимания исходящей от этогоугрозы. 

«Мы ожидали, что этот шельфовый ледник обрушится, и это одна из причин того, что были предприняты такие скоординированные международные усилия по изучению Туэйтса - это масштабно и важно, но также явно находится на грани перемен», - говорит Кирсти. Тинто (KirstyTinto), геофизик Земной обсерватории Ламонт-Доэрти в Палисейдсе, Нью-Йорк, которая изучала ледник. Последняя работа, по её словам, лучше показывает, как обрушиваются шельфовые ледники. «Понимание этих процессов помогает нам понять не только Туэйтс, но и всю остальную Антарктиду - прошлое, настоящее и будущее», - говорит она.

Горная скоба  

Туэйтсстекает с антарктического континента в Южный океан. При ширине 120 километров это самый широкий ледник в мире. Примерно две трети этого пространства относительно быстро стекает в океан. Оставшаяся треть - это шельфовый ледник на востоке, где лёд раньше двигался медленнее. Отчасти это связано с тем, что лёд останавливается, когда достигает подводной горы примерно в 40 километрах от берега. Затопленная гора сдерживает ледяной поток, как пробка в бутылке. 

Ранее в этом году исследователиТуэйтса сообщили, что ледник отрывается от этой горы, вызывая трещины и разрывы в других частях шельфового ледника. Предыдущие исследования также представили намёки на нестабильность восточного шельфового ледника Туэйтс. «Это было то, за чем нужно было следить уже давно», - говорит Мэтью Зигфрид (MatthewSiegfried), гляциолог из горной школы в Голдене (штат Колорадо). 

Эти разрывы привлекли внимание Петтит и её коллег два года назад, когда они просматривали спутниковые снимки, чтобы решить, где разбить лагерь на сезон. Одна трещина, получившая название «кинжал», даже направлялась прямо к предполагаемому месту разбивки лагеря. Она продвигалась недостаточно быстро, чтобы учёные должны были перенести свою работу, но «на самом деле нам всем просто пришлось взять паузу», - сказалаПеттит. «Для меня было очень удивительно, что всё так быстро меняется».

Трещины распространяются по льду со скоростью несколько километров в год. По оценке Петтит, они движутся по направлению к более слабому и тонкому льду, где они могут ускориться, что приведёт к исчезновению этой части шельфового ледника в течение пяти лет. 

«Во фронте ледника произойдут драматические изменения», - сказал Тед Скамбос (TedScambos), гляциолог из Кооперативного института исследований окружающей среды в Боулдере, штат Колорадо. «Это ускорит темп разрушения и эффективно расширит опасную часть ледника». 

Потоки тёплой воды  

По словам Зигфрида, не ясно, как именно эти изменения могут произойти, потому что на то, как разваливаются шельфовые ледники, влияет множество факторов. Они включают в себя то, как быстро тёплая вода подтаивает дно плавучей части ледника, и геометрию взаимодействия льда, суши и воды. 

Одно из недавних открытий исследователей заключается в том, что приливы в океане заставляют плавучую часть Туэйтса подниматься во время прилива и опускаться во время отлива. Эта восходящая и нисходящая «приливная перекачка» - давно подозреваемая, но редко наблюдаемая в деталях - заставляет ледник изгибаться дальше вверх по течению, в том числе в области, где он стекает с суши в воду. Сейсмические и радиолокационные данные показали, что из-за этого изгиба тёплая вода может легче проникать под ледник, сказала Лиззи Клайн (LizzyClyne), гляциолог из колледжа Льюиса и Кларка в Портленде, штат Орегон. «Существование и возможное быстрое формирование этих особенностей может иметь последствия для долгосрочной стабильности шельфового ледника».

Научное сотрудничество исследований Туэйтса завершило сезон своих самых обширных полевых работ в 2019-2020 гг., прежде чем пандемия COVID-19 прервала проект.В нынешнюю антарктическую зиму несколько исследовательских групп снова спустятся на лёд, чтобы провести измерения в различных точках ледника.А в феврале в рамках крупного исследовательского круиза на борту американского ледокола Nathaniel B. Palmer будет изучаться океан прямо перед плавучей кромкой ледника. 

Каждое посещение подчёркивает, насколько быстро меняется Туэйтс.По словам Скамбоса, видеть, как этот огромный шельфовый ледник каждый год приближается к вам примерно на милю, вызывает беспокойство.«И сам по себе этот ледник достаточно велик, чтобы существенно повлиять на уровень моря».

Ссылка: https://www.nature.com/articles/d41586-021-03758-y

 

Океан смягчает глобальный климат за счёт поглощения тепла и углерода, но сколько углерода океан продолжит поглощать, остаётся неизвестным. Северная часть Атлантического океана на западе (залив Баффина / Лабрадорское море) и востоке (пролив Фрама / Гренландское море) от Гренландии отличается наиболее интенсивным поглощением антропогенного углерода в мире; биологический углеродный насос вносит существенный вклад. По мере таяния морского льда в Арктике биологический углеродный насос изменяется, влияя на глобальный климат и другие важные атрибуты океана (например, биоразнообразие). Для полного понимания необходимы круглогодичные наблюдения в различных ледовых условиях. Авторы представляют такие наблюдения - автономно собранные эйлеровы непрерывные 24-месячные временные ряды в проливе Фрама. Показано, что по сравнению с условиями, не подверженными воздействию льда, стратификация талой воды, производимая морским льдом, замедляет биологический углеродный насос на 4 месяца, сдвиг от экспортак системе удержания, с измеримыми последствиями для бентосных сообществ. Это имеет последствия для динамики экосистемы в будущей более тёплой Арктике, где ожидается расширение сезонной ледовой зоны.

Ссылка: https://www.nature.com/articles/s41467-021-26943-z

 

АРМОНД КОЭН
Исполнительный директор рабочей группы «Чистый воздух».

КЕННЕТ ЛУОНГО
Президент партнёрства за безопасность в мире.

ТЕД НОРДХАУС
Основатель и исполнительный директор Института прорывных технологий.

МАЙКЛ ГОЛЭЙ
Профессор ядерных исследовании и инженерии в Массачусетском технологическом институте.

УЭЙД ЭЛЛИСОН
Почётный профессор физики и научный сотрудник Колледжа Кебла (Keble College) в Оксфордском университете.

ЭЛЛИСОН МАКФАРЛЕЙН
Профессор, директор Школы государственной политики и глобальных отношений гуманитарного факультета Университета Британской Колумбии (Канада). Ранее была председателем Комиссии по ядерному регулированию США.

Что такое ядерная энергия – вакцина для борьбы с изменениями климата или артефакт прошлого, которому нет места в зелёном мире? Публикуем дискуссию специалистов, выступающих за и против атомной энергетики.

Ядерная энергетика – источник несовершенный, но необходимый
Армонд Коэн, исполнительный директор рабочей группы «Чистый воздух», и Кеннет Луонго, президент партнёрства за безопасность в мире

Эллисон Макфарлейн отвергает ядерную энергию (см. статью «Ядерная энергия не станет решением климатических проблем») как неидеальное решение проблемы, борётся с соломенными чучелами и принижает вызов, связанный с изменением климата. Для решения проблемы изменения климата не существует простых решений, и никто не утверждает, будто ядерная энергетика – единственный выход из положения.

В большинстве исследований по декарбонизации энергетики ядерная энергия рассматривается как дополнение к возобновляемым источникам энергии и другим источникам с нулевым уровнем выбросов углерода, поскольку она способна обеспечивать электроэнергией круглосуточно, 365 дней в году. К середине века миру потребуется полностью перестроить свою энергетическую систему, а затем нарастить генерацию в полтора раза, чтобы повысить уровень жизни во всём мире. Это грандиозная задача. Атомная энергетика станет важной частью этого комплекса; она уже обеспечила декарбонизацию значительной части энергосистем во многих промышленно развитых странах.

Сравнивать чистые затраты на производство атомной энергии со стоимостью ветровой и солнечной энергии, как это делает Макфарлейн, – всё равно, что сравнивать яблоки и пиццу при игнорировании причин, по которым атомная энергия фигурирует во многих аналитических материалах как часть решения проблемы нулевого выброса углерода.

Она обеспечивает постоянную доступность энергии в течение недель и месяцев, когда возобновляемые источники энергии, например, ветер, находятся на низком уровне, как это случилось летом в Европе. Индустрия хранения энергии развивается, но стоимость этого удовольствия должна снизиться на 95 процентов или более, чтобы приблизиться к хранению того объёма энергоресурсов, который требуется на длительное время, и притом по доступной цене. Почти каждый серьёзный аналитик говорит о том, что «твёрдая» энергия, в частности – энергия атома, источник, доступный независимо от погодных условий, будет важна для восполнения нехватки электроэнергии.

У ядерной энергии есть и другие преимущества. Она не требует больших площадей: атомные реакторы занимают менее одного процента площади, необходимой для генерации ветряной и солнечной энергии в расчёте на единицу генерируемой энергии. Это очень важно в мире, который становится всё более перенаселённым и конкурирующим за каждый клочок земли. Кроме того, ядерные реакторы могут стать чрезвычайно эффективным способом создания топлива с нулевым содержанием углерода – того же водорода, который необходим для тяжёлой промышленности, грузовых и морских перевозок, поскольку их трудно осуществлять только на электричестве.

Макфарлейн не учитывает ни один из данных пунктов, но жалуется, что мир не сможет произвести достаточно новой атомной энергии в ближайшее десятилетие, чтобы кардинально изменить ситуацию. Поэтому атомную энергию нельзя считать решением проблемы. В качестве альтернативы она предлагает технологии, «готовые к внедрению уже сегодня, а не через десять или двадцать лет» – предположительно, ветровую и солнечную энергию.

Но ничто нельзя быстро развернуть в больших масштабах. Ветровая и солнечная энергия – важнейшие составляющие решения проблемы – пока обеспечивают менее 4 процентов мировой энергии после нескольких десятилетий устойчивой поддержки этих сегментов со стороны государства. Обеспечение всей энергии с помощью ветряных и солнечных технологий потребует десятикратного наращивания этих источников энергии по сравнению с сегодняшней генерацией. Под эти мощности придётся выделить миллионы гектаров земли и протянуть сотни тысяч высоковольтных линий электропередач перед лицом всё более яростного сопротивления со стороны общественности. Конечно же, мир продолжит развиваться и после 2030 г.; даже если мы сможем заменить всю нынешнюю ископаемую энергию ветровой и солнечной энергией к 2050 г., ещё через пятьдесят лет после этого спрос может удвоиться, и для его удовлетворения потребуются альтернативы. Нам нужно больше, а не меньше вариантов, чтобы повысить шансы на успех.

Макфарлейн правильно указывает на высокие затраты и длительные сроки разработки последних проектов атомной энергетики. Однако недавние исследования показывают, что эти проблемы в основном связаны с тем, что промышленность и правительства создают единичные проекты спорадически, не добиваясь экономии за счёт массовости производства и обучения. Наш подход нужно радикально изменить. Когда мы строили несколько атомных станций по одному и тому же проекту, затраты снижались и сроки поставки сокращались.

Новые станции и установки могут быть стандартизированы и массово производиться на заводах, а не строиться полностью на месте.

Макфарлейн утверждает, что топливо из более высокообогащённого урана, необходимое для некоторых современных реакторов, будет способствовать распространению ядерного оружия. Но обогащение урана стоит дорого, и основные страны-экспортёры договорились ограничить его доступность. Передовые реакторы также потребуют нового управления атомной энергетикой. Если Россия и, возможно, Китай вытеснят с этого рынка Соединённые Штаты, влияние последних на планирование ядерных вооружений будет ограничено. Это усиливает озабоченность по поводу безопасности в мире, ядерного терроризма и расползания ядерного оружия, поскольку обе страны не столь требовательны к недопущению распространения ядерных вооружений.

«Инновации в разработке ядерных реакторов и ядерного топлива всё же заслуживают значительных исследований и государственной поддержки», – допускает Макфарлейн. Похоже, она молчаливо признаёт то, с чем соглашается большинство аналитиков и администрация Байдена: изменение климата – слишком большой вызов, чтобы на него можно было успешно ответить, избрав лишь один путь. Атомная энергия – один из нескольких несовершенных, но необходимых вариантов, которые необходимо продвигать. 

Почему ядерная энергетика – часть ответа

Тед Нордхаус, основатель и исполнительный директор Института прорывных технологий

 В своём очерке «Ядерная энергия не станет решением климатических проблем» Эллисон Макфарлейн прибегает к расхожему стереотипу. Она утверждает, что атомная энергия не сможет внести значимый вклад в решение проблемы изменения климата, потому что у мира «нет времени» на разработку и внедрение инновационных ядерных технологий в достаточном масштабе, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Макфарлейн не уточняет, какой именно срок она имеет в виду. Однако можно прийти к умозаключению, что она говорит о стабилизации глобальных выбросов на уровне, соответствующем ограничению потепления не более чем на 1,5 или 2,0 градуса Цельсия по сравнению с доиндустриальным уровнем.

Стабилизация на отметке 2,0 градуса маловероятна, а цель ограничить потепление 1,5 градусами совершенно нелепа и неосуществима. Специалисты по моделированию энергетических систем продолжают утверждать, что это технически возможно, а такие апологеты, как Макфарлейн, говорят об этих моделях так, как будто они вполне реальны. Но практически любой сценарий предполагает невообразимо быстрое развёртывание ветряной, солнечной, аккумуляторной и передающей инфраструктуры, не имеющей аналогов и прецедентов, а также развитие широкого спектра технологий, которых сегодня, по сути, ещё нет.

Мы пока не доросли до серийного производства передовых атомных реакторов, чтобы они смогли внести существенный вклад в достижение целей по снижению выбросов, на которых настаивает Макфарлейн. Такие инновации, как зелёный водород, сталь с нулевым содержанием углерода, производство синтетических удобрений, низкоуглеродное топливо и массовое удаление углерода из атмосферы также далеки от массового внедрения. Сценарии и модели смягчения климата, соответствующие этим целям, просто не могут существенно снизить выбросы, не предполагая при этом существования большинства или всех этих технологий. Ни одна из них сегодня не является коммерчески жизнеспособной в любом масштабе.

Критики атомной энергетики, такие как Макфарлейн, часто указывают на то, сколько времени занимает строительство атомных станций и насколько они дорогостоящие, одновременно выступая против шагов, которые облегчили бы строительство атомных станций и сделали бы их менее дорогими. Сотрудники и члены Комиссии по ядерному регулированию, которую Макфарлейн возглавляла в 2012–2014 гг., часто сопротивлялись усилиям по рационализации и упрощению процесса лицензирования, несмотря на прямое указание Конгресса модернизировать систему для продвижения инноваций и учёта важных достижений последних сорока лет.

Из этого и других возражений, которые Макфарлейн выдвигает против атомной энергетики, становится ясно, что это не твердолобый прагматизм, а скорее обструкционизм. Существует очень мало технологических способов глубокой декарбонизации мировой экономики в течение этого столетия. Ядерная энергия, несомненно, является одним из них. В течение нескольких десятилетий она обеспечивала 20 процентов вырабатываемой в Соединённых Штатах электроэнергии без вредных атмосферных выбросов и с меньшей смертностью на мегаватт произведённой энергии, чем даже ветровая и солнечная энергия. Новые усовершенствованные реакторы будут на порядок безопаснее.

Они станут, со значительным отрывом, самыми безопасными энергетическими технологиями, когда-либо изобретёнными человеком.

Проблемы, с которыми столкнулась атомная энергетика в последние десятилетия, в немалой степени были созданы противниками атома, которые опирались преимущественно на идеологические постулаты, возникшие задолго до того, как изменение климата стало предметом серьёзного общественного беспокойства. При наличии инноваций и разумного регулирования все эти проблемы вполне решаемы. Политики, регуляторы и защитники окружающей среды должны признать потенциал ядерной энергетики и приступить к коммерческому освоению передовых ядерных технологий.

Мы не можем действовать, как обычно

Майкл Голэй, профессор ядерных исследовании и инженерии в Массачусетском технологическом институте

 В статье «Ядерная энергия не станет решением климатических проблем» Эллисон Макфарлейн – моя бывшая студентка – утверждает, что атомная энергетика слишком несовершенна и дорога, чтобы стать серьёзным кандидатом на решение проблемы изменения климата. Многие из её фактических наблюдений точны, но аргументы в целом неверны. Она отмечает, что последние ядерные проекты были слишком медленными и дорогостоящими, поэтому вряд ли могут сыграть важную роль в борьбе с изменением климата. Она права в том, что некоторые из них были таковыми, но ошибается, полагая, будто это неизменное свойство всех подобных проектов.

Успех проекта в атомной энергетике зависит не только от технологии, но и от политической обстановки. С 1970-х гг. политические левые во многих демократических странах позаботились о провале атомной энергетики, подорвав основы регулирования этой отрасли и способствуя её нестабильности. Заслуживающее доверия обсуждения вклада ядерных установок в смягчение последствий изменения климата невозможны, если игнорировать тот факт, что атомная энергия так дорога в значительной степени из-за законодательных препон, которые правительства воздвигли вокруг этой отрасли. Это именно то, чем занимается Макфарлейн, что поразительно, поскольку она занимала пост председателя Комиссии по ядерному регулированию.

Успех и провал атомной энергетики – это, как правило, либо накликанная беда, либо ожидаемый триумф. Когда общество сигнализирует о том, что хочет видеть успешные проекты в области атомной энергетики, они, как правило, бывают успешными. Достаточно обратиться к опыту Бельгии и Франции, где атомная энергетика обеспечивает около 51 процента и 78 процентов соответственно общего объёма генерации электроэнергии. Напротив, в Соединённых Штатах, где атомная энергетика обычно обеспечивает около 18 процентов генерируемой электроэнергии, с 1974 г. было начато строительство только двух новых энергоблоков, которые сейчас находятся пока на стадии запуска. Атомная энергетика в США стала неизлечимо дорогой, хотя технологии, по сути, те же, что и у подавляющего большинства из тех 450 ядерных реакторов, которые сегодня работают в мире.

По некоторым оценкам, у мира есть около 60 лет для декарбонизации экономики энергопотребления. Чтобы достичь успеха, нужен международный консенсус и безотлагательные меры, аналогичные тем, которые правительства предпринимают в военное время. Но если всё останется, как сегодня, скорее всего, мир потерпит фиаско.

Атомная энергия может появиться в более совершенных формах, чем те, которые преобладают ныне.

Как отмечает Макфарлейн, для реализации этих инноваций потребуются время и ресурсы. Но эта энергия является важной частью портфельного подхода «всё вышеперечисленное» к смягчению последствий изменения климата. Если возобладает пессимистический взгляд Макфарлейн на имеющиеся возможности, вероятность своевременных инициатив и успеха останется низкой, как и вероятность спасения планеты.

Будущее энергетики – ядерное

Уэйд Эллисон, почётный профессор физики и научный сотрудник Колледжа Кебла (Keble College) в Оксфордском университете 

В недавней статье «Ядерная энергия не станет решением климатических проблем» Эллисон Макфарлейн рисует мрачную картину вероятного вклада ядерной энергетики в снижение углеродных выбросов. Но она ошибается, экстраполируя неудачу атомной промышленности в последние сорок лет на её развитие в будущем, так же, как ошибалась, предсказывая, что фармацевтической промышленности потребуются десятилетия, чтобы найти вакцину от COVID-19. Чрезвычайная ситуация на планете повышает ставки в игре, а изменение климата как раз и создаёт такую чрезвычайную ситуацию.

Три широкодоступных источника энергии – это «возобновляемые источники» (ветер, гидроэлектроэнергия и солнечная энергия), ископаемое топливо и атомная энергия. Все они являются дарами природы, и только технология их использования создана человеком. Макфарлейн приветствует возобновляемые источники как не выделяющие углекислого газа энергетические технологии, готовые к внедрению уже сейчас, а не через десять или двадцать лет. Но «фермы» для сбора разбавленной энергии возобновляемых источников занимают огромные площади и уязвимы к экстремальным погодным условиям; хуже того, они ненадёжны. Посмотрите на Калифорнию и Техас, где в результате отключений и перебоев в подаче электроэнергии люди остались без света – в штате Техас это произошло при резком падении температуры, и недостаток тепла привёл к гибели около 200 человек.

Атомная энергетика, напротив, может обеспечить безопасной энергией в любое время и в любом месте. Однако Макфарлейн права в том, что с 1980 г. атомная промышленность находится в жалком состоянии, поскольку её развитию препятствует повсеместный страх перед ядерными технологиями. Он усилился после аварии на АЭС «Три-Майл-Айленд» в 1979 г., которая обошлась без человеческих жертв, но совпала с выходом фильма-блокбастера «Китайский синдром», где рассказывалось о совершенно нереальной ядерной катастрофе. Авария на АЭС «Фукусима-1» на севере Японии в 2011 г. ещё больше подорвала доверие к атомной энергии, несмотря на то, что в результате этой аварии также не было жертв. Нам необходимо снять с ядерной энергии клеймо, которое остается на ней со времён холодной войны.

Грядущие вызовы вполне вписываются в ту закономерность, которая прослеживается в попытках человечества справиться с другой чрезвычайной ситуацией общепланетарного масштаба: пандемией COVID-19. В первую очередь необходимо было найти вакцину, затем сделать её доступной на международном уровне и, наконец, убедить общественность, что вакцинация необходима. Вакцина была найдена быстрее, чем кто-либо ожидал, но её широкому внедрению по-прежнему мешают склоки по поводу интеллектуальной собственности и национализм, совершенно неуместный в условиях глобального кризиса; выступления против массового вакцинирования также остаются серьёзным препятствием.

Ядерная энергия – это не вакцина для борьбы с изменениями климата, но важный компонент для сокращения выбросов углерода в необходимых масштабах.

В качестве первого шага нужно остановить нелогичное закрытие существующих атомных станций и начать строительство новых станций традиционной конструкции. Как только появятся небольшие реакторы заводского производства, правительствам и компаниям надо наладить их массовое производство, чтобы заменить ими станции, работающие на ископаемом топливе. Здесь мы вполне можем столкнуться с проблемой, которую наблюдали при распространении вакцин: более зажиточные и богатые страны в целом не торопятся обеспечить доступность прививок в более бедных странах. Вопрос о том, согласятся ли инвесторы предоставить ядерные реакторы странам, у которых недостаточно средств, чтобы их себе позволить, остаётся открытым – хотя, как и в случае с глобальной пандемией, неспособность сделать это в конечном итоге негативно скажется на людях во всём мире.

Кроме того, необходимо преодолеть страх перед атомом, который укоренился глубже в сознании людей, чем страх перед вакцинами. Капитаны атомной индустрии должны работать над тем, чтобы обратить вспять широко распространенное мнение, будто ядерная энергия опасна, жутковата и трудна для понимания. На самом деле, это важный компонент естественного мира, а в сфере здравоохранения ядерные технологии, по крайней мере, уже общепризнаны как благотворные благодаря работе Марии Кюри. «Углеродная нейтральность к 2050 г.» – это политический лозунг, упускающий из виду важнейший вопрос о том, как мир сможет добиться столь амбициозной цели. Ядерная энергия – важная часть ответа. Ради будущего наших детей мы должны постараться укрепить к ней доверие.

Ответ Макфарлейн

Эллисон Макфарлейн, профессор, директор Школы государственной политики и глобальных отношений гуманитарного факультета Университета Британской Колумбии (Канада). Ранее была председателем Комиссии по ядерному регулированию США

Основной тезис моей статьи в том, что вызовы, связанные с вводом в эксплуатацию значительного количества современных ядерных реакторов, настолько значительны, что эта технология не сможет повлиять на изменение климата в ближайшие десять-двадцать лет. Армонд Коэн, Кеннет Луонго, Уэйд Эллисон, Майкл Голэй и Тед Нордхаус не согласны с моими доводами. Но никто из них не оспаривает конкретно этот главный тезис.

Их критика включает ряд некорректных утверждений. Голэй заявляет, что у человечества есть шестьдесят лет для «декарбонизации мировой энергетики», тогда как в отчёте Международной группы экспертов по изменению климата от 2021 г. говорится о тридцати годах максимум. Эллисон объясняет веерное отключение электричества 2021 г. в Техасе недееспособностью возобновляемых источников энергии, тогда как на самом деле виноваты в этом были, прежде всего, промерзшие газопроводы. Наконец, Нордхаус ошибочно утверждает, будто Комиссия по ядерному регулированию (NRC) сопротивляется упрощению процесса лицензирования. Это не так. Действительно, NRC оптимизировала двухэтапный процесс лицензирования в ответ на жалобы промышленников, и она находится на продвинутой стадии разработки правила лицензирования для современных реакторов.

Трое респондентов (Голэй, Эллисон и Нордхаус) обвиняют противников ядерной энергетики в её бедах. Однако реальный источник проблем – это стоимость: ядерная энергетика живёт или умирает благодаря экономике. Голай, Коэн и Луонго, по крайней мере, признают высокую стоимость и длительные сроки ввода новых станций в эксплуатацию. Рассмотрим, например, судьбу двух реакторов Westinghouse AP-1000 в Южной Каролине, строительство которых было отменено в 2017 г. после того, как они были на две трети завершены и лицензиаты уже вложили в них 4,7 млрд долларов. Объясняя это решение, компания South Carolina Electric & Gas Co. заявила, что проект стал «непозволительно дорогим». Многие американские штаты (и правительства других стран) отпустили свои рынки электроэнергии в свободное плавание, и в этих странах новые атомные станции не были запущены, потому что капитальные затраты на них должен нести частный сектор, а не налогоплательщики. Новые атомные станции возможны только в том случае, если налогоплательщики сочтут затраты разумными.

Что касается вклада атомной энергетики в сокращение выбросов углерода в будущем, остаётся неясным, смогут ли реакторы с новой конструкцией быть рентабельными. Некоторые из рецензентов моей статьи утверждают, что меньшие по размеру АЭС могут быть экономичными за счёт больших масштабов производства. Но эти малые станции зачастую не так уж малы: например, установку Natrium компании TerraPower, которую планируют построить в штате Вайоминг, часто называют малым модульным реактором, приветствуя его строительство. Но этот реактор будет вырабатывать 345 мегаватт, то есть это средняя по размеру установка, а планируемое хранилище энергии добавит ещё 155 мегаватт к её мощности и увеличит занимаемую ею площадь. Как и TerraPower, многие компании, разрабатывающие новые ядерные реакторы, добавляют накопители энергии к своим реакторным системам, чтобы удовлетворить основную потребность коммунальных предприятий: слежение за нагрузкой или способность увеличивать или уменьшать мощность по первому требованию. Разумеется, такие хранилища также приведут к увеличению затрат.

Коэн и Луонго утверждают, что новые реакторы «можно … массово производить на заводах», но это не подтверждено. Попытка компании Westinghouse осуществить «модульное строительство» на заводе в Лейк-Чарльзе, штат Луизиана, в значительной степени способствовала банкротству компании, так как сварные модули, произведённые на заводе, пришлось заново сваривать на площадке реактора. Заводское производство реакторов связано с уникальными вызовами, поскольку строительство АЭС требует такого уровня контроля качества, которого просто нет в большинстве других отраслей промышленности, и на то есть веские причины. Ядерная авария может привести к огромным экономическим и экологическим потерям, в чём мир убедился во время аварии на АЭС «Фукусима» в Японии в 2011 году.

Утверждение Нордхауса о том, что реакторы нового образца будут «на порядок безопаснее» существующих АЭС, также остаётся недоказанным. Массовое производство реакторов нового образца не налажено, и многие существуют только на бумаге и в виде компьютерных моделей. Только когда будут построены полномасштабные новые станции, инженеры смогут понять все проблемы безопасности, возникающие при использовании новых конструкций. А такие станции стоят запретительно дорого для большинства инвесторов.

В дополнение к неопределённости, которая сохраняется в отношении стоимости этих реакторов нового образца, топливо, которое они требуют, также может оказаться слишком дорогим. Как правильно отмечают Коэн и Луонго, «обогащение урана стоит дорого», и для большинства этих проектов требуется уран, обогащённый до уровней выше того, который используется на существующих станциях. На данный момент ни один объект, принадлежащий США, не может обеспечить такой уровень обогащения. Таким образом, возникает проблема курицы и яйца: никто не хочет оплачивать строительство такого завода, если нет гарантированной клиентской базы, и никто не хочет оплачивать строительство новых реакторов, работающих на обогащённом уране, если нет поставок необходимого топлива.

Коэн и Луонго также справедливо отмечают, что усовершенствованные реакторы «потребуют нового управления ядерной энергетикой», и утверждают, что, если Соединённые Штаты будут и дальше выдавливаться с этого рынка Россией и Китаем, они не смогут оказать на него большого влияния. Однако США остаются одной из главных ядерных держав, и трудно себе представить, что Вашингтон не сохранит право голоса в управлении мировой атомной индустрией.

Влияние Америки в большей степени зависит от способности страны поддерживать свой статус доверенного партнёра, а не от поддержки активного производства новых технологий атомной энергетики.

К сожалению, в дебатах по поводу атомной энергетики каждый, кто критикует какой-либо аспект этой индустрии, часто обвиняется в антиядерной ориентации, а всех, кто в чём-то поддерживает атомную энергетику, упрекают в продвижении интересов производителей. Такое навешивание ярлыков никому не приносит пользы и препятствует научно обоснованным дебатам. Для сторонников ядерной энергетики опасно, когда она рассматривается в чёрно-белых тонах – как нечто, что эксперты должны либо решительно поддерживать, либо категорически не поддерживать, потому что такой подход не оставляет места для разумной критики, препятствуя росту и совершенствованию технологий. Заявления разработчиков и поставщиков ядерных реакторов требуют изучения. Будут ли эти станции производить электроэнергию чисто, дёшево, безопасно и с минимальными отходами, как утверждается? Поскольку на карту поставлено так много, чиновники и инвесторы должны знать, насколько обоснованы эти заявления, прежде чем планировать строительство новых АЭС. Сегодня атомная энергетика играет важную роль в электроснабжении, поскольку не производит углеродных выбросов. Однако то, какую роль она будет играть в будущем, отчасти зависит от её способности выдерживать экспертные расследования.

 

Ссылка: https://globalaffairs.ru/articles/yadernyj-podhod/

 

 

 

Работа в жарких и потенциально влажных условиях создает риски для здоровья и благополучия, которые будут увеличиваться по мере потепления планеты.Было высказано предположение, что рабочие могут адаптироваться к повышению температурыпри переносесмены с полудня на более прохладные часы.Авторы использовали данные реанализа, чтобы показать, что в нынешних условиях таким способом можно компенсировать примерно 30% глобальных потерь рабочей силы.Тем не менее, отмечается, что этот конкретный потенциал адаптации к рабочей смене теряется со скоростью около 2% на градус глобального потепления, поскольку воздействие тепла ранним утром повышается до небезопасных уровней при непрерывной работе, а потери производительности труда ускоряются при более высоких уровнях потепления.Эти результаты подчёркивают важность поиска альтернативных механизмов адаптации для обеспечения безопасности работников, а также важность ограничения глобального потепления.

Ссылка: https://www.nature.com/articles/s41467-021-27328-y