Несмотря на общее улучшение экологической ситуации из-за коронавируса (останавливаются самолеты и поезда, сокращается поток туристов), прогнозы экспертов относительно климата не столь радужны. Чтобы остановить, к примеру, глобальное потепление, пары месяцев карантина явно недостаточно. Как меняется климат и какую роль в этом играет пандемия COVID-19, рассказал «ФедералПресс» климатолог, директор программы «Климат и энергетика» Всемирного фонда дикой природы (WWF) Алексей Кокорин.

Бытует точка зрения, что в связи с сокращением авиаперевозок, турпотоков улучшается экология и климат планеты. Так ли это?

— По поводу экологии сказать не могу. Что касается климата, ничего подобного не происходит. Смотрите. Изменения климата, к сожалению, происходят из-за человека. Но они зависят не от конкретного выброса парниковых газов в конкретный год, а от их концентрации в атмосфере. Их концентрация является продуктом выбросов в течение не менее 40–50 лет. Поэтому если ту маленькую ямочку в общем числе выбросов, на которую, безусловно, повлиял коронавирус, усреднить на 40 лет, эффект получается незначительный. Я видел оценки – это сотни миллионов тонн CO2. А общий поток, кстати, 54 млрд тонн.

Я бы сказал о другом, отрицательном эффекте. При кризисе любое внедрение новых технологий откладывается. А они дают, как правило, меньше выбросов парниковых газов. Это значит, что переход на «зеленую» экономику у нас откладывается.

Так что же у нас происходит с климатом?

— Однозначно глобальное потепление. Потому что у нас одновременно прогреваются верхние слои всех океанов. Это до 700–800 метров. Настолько большое количество энергии, что то, что происходит в нашей переменчивой атмосфере, уже совершенно все равно. Океан – это главный элемент. И происходит такое довольно давно.

Другой момент. Концентрация CO2 и других парниковых газов в атмосфере растет, а изотопный анализ показывает, что добавочный CO2 – примерно на 80 % из-за сжигания ископаемого топлива. Остальной СO2 преимущественно из-за сведения лесов. С изотопным анализом не поспоришь никак.

Что нам теперь, запустить вирус на 50 лет для человечества?

— Нет, конечно, ни в коем случае. Дело не в затягивании поясов, а в рачительном использовании ресурсов. Учитывая, что изменения климата – это дело долгосрочное, нам надо одновременно адаптировать к этим изменениям здравоохранение, лесное и сельское хозяйство, инфраструктуру, помощь природе. Да, у моржей, белых медведей и северных оленей есть способности к адаптации, но не к столь быстрым процессам. Им нужна помощь. Но это отдельный вопрос.

А с другой стороны, надо ускорять снижение выбросов парниковых газов. Сейчас в удельных единицах они снижаются, а в абсолютных единицах – сейчас постоянный уровень. В Европе и США вниз, в Китае и России – практически неизменно, а в Индии или африканских странах – рост, и довольно большой. Им надо обеспечить людей электроэнергией. Но процесс снижения парниковых газов надо ускорять. Прогноз, который делается на вторую половину века, описывается теми же моделями, которые успешно характеризуют предыдущие 50 лет. Хотя каждая модель дает диапазон неопределенности, верить таким прогнозам все же нужно.

Получается, худший вариант – рост пожаров, плохая ситуация с пожароопасностью лесов в Южной Сибири. И пострадает сельское хозяйство. Умеренный вариант – все гораздо лучше, с этим можно будет справиться. Сельское хозяйство по всей территории сильно не пострадает. Вообще все крупные страны менее уязвимы – Россия, Китай, Канада, США и даже Япония, Германия и Франция. Маленьким государствам гораздо хуже.

Почему трудно разобраться, природные или техногенные причины стоят за глобальным потеплением?

— Есть естественные процессы, а техногенное влияние дает своего рода толчок. Если вы толкнете предмет, что произойдет? Колебания усилятся. Вспомните, ведь и раньше были такие зимы, когда снег выпадал только в январе. Но сейчас это происходит чаще. Разве не было большой жары? Была, но сейчас чаще и сильнее. И так во всем. Штормовые ветра, ливни учащаются. Потому мы и страдаем.

Нынешняя теплая зима в Москве и центральной части России – это те самые последствия глобального потепления?

— Вы знаете, конкретно эта зима, как и конкретно жаркое лето в Москве 2010 года, – настолько редкие явления, что однозначно сказать нельзя. Например, мы видим, что раньше что-то происходило раз в десять лет, а теперь – раз в три-четыре года. Три теплых месяца подряд – это не с чем сравнить. Но когда один зимний месяц теплый, – такое участилось. И это следствие глобального потепления.

Низкая цена на нефть не заставит ли нас задуматься о том, что надо слезать с «нефтяной иглы», а это, в свою очередь, улучшит экологию и климат?

— Знаете, это вопрос к экономистам и психологам. Может быть, да. Руководство страны правильно говорит, что это нужно делать, но происходит данный процесс медленно. Но сейчас речь идет прежде всего об угле. Надо понимать, что при сжигании конкурента угля выбросов намного больше, чем газа. Раза в полтора. Сам химический процесс горения газа и угля разный. Поэтому быстрая газификация уже много дает для снижения атмосферных выбросов.

Нефть – это следующий горизонт, который нам предстоит преодолеть. Если к 2030–2040 году мы сможем сократить использование угля, потом можно переходить и к сокращению нефти. Знаете, угольные компании, как и нефтяные, с одной стороны, любят говорить, что вред от угля не доказан. С другой стороны, там есть сотрудники чрезвычайно квалифицированные, которые знают, что если угольная эра закончится лет через 10–15, не надо оставлять лучшие кусочки угля на потом. Их надо побыстрее раскопать и продать. Что и происходит. Это не результат непонимания климатической проблемы, а результат ее понимания. Несмотря на все словеса, в которые они облекают свою деятельность. Думаю, что и с нефтью подобная аналогия в будущем может иметь место. Нужна не сама жидкость, а доход от нее. Может, сейчас и надо продать крупные партии, выбросить на азиатский рынок как можно больше топлива? Бизнес, ничего личного.

Ссылка: https://fedpress.ru/interview/2467505