Cоветник президента, специальный представитель президента России по вопросам климата Александр Бедрицкий представлял российскую делегацию на завершающейся сегодня 23-й сессии Конференции сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата (COP-23) в Бонне. На ней международное сообщество попыталось консолидировать подходы к глобальному процессу защиты окружающей среды. В интервью ТАСС Бедрицкий рассказал, в каком ключе проходили дискуссии, какие последствия будет иметь решение США выйти из Парижского соглашения и каковы перспективы использования угля в качестве энергоносителя.

— Конференция подходит к концу, в каком ключе проходили дискуссии, на что делался упор, можно ли назвать их успешными?

— Эта конференция, с одной стороны, была техническая. Цель была — обсудить и подготовить проекты текстов по механизмам реализации Парижского соглашения. Само оно носит общий характер, но в нем содержатся указания, что должны быть разработаны определенные документы. Достаточно непростая задача стояла перед делегациями. Первая причина — соглашение объединило страны разного уровня экономического развития, другими словами, развитые и развивающиеся. У них разные обязательства по снижению нагрузки на климат. Отсюда вытекает, что разные стороны оказались в разных условиях. А принцип соглашения был таков, что мы идем к цели все вместе. РФ и многие другие считают, что руководящие документы должны распространяться на всех и не должны быть дифференцированы.

Сейчас ситуация такова, что одни только развитые страны не могут повлиять на сокращение темпов потепления, а значит, усилия развивающихся государств необходимы как никогда. Признавая национальные особенности стран, условия, в которых они существуют, и экономическое развитие, нужно двигаться в одной колее. Проблема в том, что не все думают, что такой путь правильный. Это одна из главных проблем, которые нужно решить на стадии подготовки. Но, по оценкам делегаций, в деле подготовки переговорных документов наблюдается хороший прогресс. Не у всех он ровный, не все идут нога в ногу, но тем не менее существенный прогресс есть.

— Вы говорите, что страны находятся в неравных исходных условиях. Немецкий МИД перед началом боннской конференции подчеркивал, что меры по охране климата, с одной стороны, и развитие экономики, промышленности — с другой, не должны выглядеть противоречием и не должны друг друга исключать. То есть проще говоря, посыл был такой: климат — не враг экономическому развитию. Вы согласны? Есть ли тут противоречие или нет?

— Такие противоречия могут возникнуть, если какая-либо страна принимает на себя непосильные обязательства. Дискуссии на эту тему велись. Проблемы были в том, что если вы берете на себя непосильные обязательства, исходя из своей экономики, финансовых и структурных возможностей, то вам их будет трудно выполнить, и тогда уже это может стать препятствием на пути к экономическому развитию. Эта мысль циркулирует, но в основном у тех, кто либо хочет скрыто уйти от участия, либо у тех, кто любит критиковать любые решения. Понятно, что международное сотрудничество — это непростое дело. Но в действительности, если смотреть на это более пристально и исходить из практических соображений с учетом особенностей стран, получается, что участие в климатическом сотрудничестве — не груз. Наоборот, это возможность повысить конкурентоспособность своих продуктов, возможность обеспечить переход на новые технологии.

— Сразу на ум приходит выход США из Парижского соглашения по климату. Отвечая на предыдущий вопрос, вы сказали, что на теоретическое противоречие "климат — экономика" указывают те, кто пытается уйти от соглашения. Это ли не случай с американской администрацией, ведь, как мы помним, Трамп говорил, что обязательства по климату попросту вредят Соединенным Штатам?

— Это соглашение может навредить американской промышленности только в том случае, если кто-то взял на себя завышенные обязательства. Такое уже было в рамках Киотского протокола. Их эксперты определили, что к 2012 году могут стабилизировать выбросы на уровне 1990 года. Но тогда был политический ажиотаж. Европа выступала лидером в этой дискуссии, и США дрогнули, так как им хотелось быть лидерами.

Но сейчас логика говорит о другом — можно сто раз объявить о том, что они выходят из соглашения. Но формально они могут это сделать только уже после вступления соглашения в силу. Можно сколько угодно говорить, но это еще не произошло. А потом в США может появиться новый президент, и он теоретически может отозвать все заявления Трампа.

— Эта тема наверняка в последние дни проходила красной нитью через все дискуссии. Что говорили в этом контексте участники встречи?

— Я был на встрече так называемой зонтичной группы (переговорная группа в рамках защиты климата — прим. ТАСС). Американские коллеги говорили, что несмотря на все политические заявления, реальная работа в США, связанная с низкоуглеродным развитием, продолжается. Они сразу сказали, что намерены участвовать в разработке механизмов Парижского соглашения. Но в этом тоже есть своя причина, поскольку неизвестно, как дело повернется в будущем. Если они сейчас не будут участвовать в дискуссиях, то вполне может оказаться так, что к началу действия "Парижа" какие-то решения не будут соответствовать американским интересам. Они работают на будущее. Да, политическое решение было, но формально США еще часть соглашения.

— В среду на конференции выступили канцлер ФРГ Ангела Меркель, президент Франции Эмманюэль Макрон, генсек ООН Антониу Гуттериш, другие лидеры. Наблюдатели очень многого ждали от их речей, называли их апогеем COP-23. В четверг же немецкие газеты раскритиковали их выступления, отметив, что слов много, а инициатив мало. К примеру, от немецкого канцлера ждали, что она назовет сроки отказа ФРГ от угля, но она этого не сделала. Как вы считаете, какой эффект в целом произвели их слова?

— Всегда существует разрыв в понимании, подходах и ответственности. Я считаю, что все заявления о том, что завтра надо отказаться от угля, — безответственные вещи. Во-первых, они нереальны, во-вторых, это не то, что может на практике быть реализовано в один момент. Ну что вы сделаете, если в Германии около 40% генерации электроэнергии — уголь. Вы что, выкинете людей на улицу?

— А во Франции доля угля — 3%, Макрон говорит, что хочет отказаться от этой доли к 2030 году.

— Во Франции почти 80% атомной энергетики. А немцы закрывают свои АЭС. Ну и что, теперь Макрону сказать, что и он закроет АЭС? В угоду кому это было бы? В угоду людям, которые ни за что не отвечают, но имеют в голове определенные конструкции, что нужно отказаться от всего, кроме альтернативных источников энергии?

Вот в ФРГ на долю возобновляемых источников приходится 37%. Но как обеспечивать производство в промышленности? Как отливать сталь? Вы не сможете производить металл, стройматериалы. Потенциала возобновляемых источников для этого недостаточно.

— Возможен ли сценарий планового сокращения использования угля в России?

— Все понимают, что использование угля просто для сжигания — это довольно расточительно. Технологии движутся в направлении совершенствования получения тепловой энергии, чтобы коэффициент полезного действия был как можно выше. От угля не просто парниковые газы, это еще и огромные выбросы отравляющих веществ. Это связывают с климатом, но проблема более многогранна. Но при этом за добычей угля стоят люди. Для того чтобы отказаться от угля, нужно дать этим людям работу. А если говорить об абсолютных цифрах, то у ФРГ 40% угля, 37% — возобновляемые источники. А у нас — 14% угля, 50% газа, остальное — гидро- и атомная энергетика. У нас на 85% — по отношению к климату — энергетика куда более чистая, чем у других.

— А как в России обстоят дела с развитием альтернативных источников энергии: ветряков, солнечных электростанций?

— Нельзя сравнивать вещи несравнимые. У Германии, надо отдать им должное, 37% альтернативных источников. Но у нас зато 50% — это газ. А что касается доли альтернативных источников, то она, конечно, небольшая, но это не значит, что отрасль не развивается, что нет планов. В энергетической стратегии стоит задача довести эту долю до 4,5%.

Возобновляемая энергетика где хороша? Для крупных производств она не подойдет, а вот индивидуальное потребление — другое дело. Примитивно сравнивать темпы при разных структурах экономики и разных масштабах. Но сказать, что у нас этот вопрос игнорируется, нельзя.

— С точки зрения России какие пункты Парижского соглашения требуют доработки?

— Само соглашение, мы считаем, не требует никакой доработки. Пытаться пересматривать его — сам текст соглашения — было бы большой ошибкой. Был достигнут компромисс, а это значит, что у каждой страны есть пункты, которые можно было бы, по их мнению, изменить. Но в этом и есть искусство переговоров — найти такой вариант, который бы устроил всех. Вскрывать такие договоренности нельзя. Вы слышали заявления европейских лидеров, и наш президент об этом говорил, — изменять Парижское соглашение в угоду кому-то никто не будет.

— Когда Россия ратифицирует соглашение? Раньше назывался 2019 год, можно ли назвать более точную дату?

— 2019 год не просто назывался. Он зафиксирован в решении правительства. Во-первых, мы считаем, что сам процесс ратификации ничего не определит. Соглашение начнет действовать после 20-го года, смысла в его ратификации еще до того, как были согласованы механизмы, нет.

Беседовал Антон Долгунов

Ссылка: http://tass.ru/opinions/interviews/4737554