Несмотря на позицию администрации США в отношении Парижского соглашения по климату (президент США Д. Трамп заявил о намерении выйти из этого Соглашения), Соединенные Штаты могут выполнить взятые на себя обязательства благодаря действиям американских компаний и местных властей. Генсек ООН Антониу Гутерриш заявил об этом со ссылкой на экс-мэра Нью-Йорка и Спецпосланника ООН по климату Майкла Блумберга.

В ходе общения с журналистами в четверг глава ООН напомнил о необходимости принять срочные меры, чтобы остановить изменение климата. Он призвал сократить вредные выбросы в атмосферу, по меньшей мере, на 25 процентов в ближайшие два года. «Ученые волнуются, что мы упустим момент, не примем немедленных мер, и тогда цели, заявленные в Соглашении, окажутся невыполнимыми», - предупредил Генсек.

Мировые лидеры приняли Парижское соглашение по климату в декабре 2015 года, обязавшись удержать повышение глобальной температуры в пределах двух или даже полутора градусов по Цельсию. «Я начинаю спрашивать себя, сколько еще должно поступить сигналов тревоги, прежде чем мы начнем действовать», - заявил Генсек. Он напомнил о «климатическом хаосе», которые человечество испытало в прошлом году, и о том, что он обошелся мировой экономике в 320 млрд. долларов.

Ураганы в северной Атлантике, муссоны в Южной Азии, засуха в Африке. «Цунами поступающих данных должно вызвать бурю в наших умах», - сказал Гутерриш. Он подтвердил, что намерен собрать в следующем году в Нью-Йорке климатический саммит, чтобы мобилизовать международное сообщество.

Отвечая на вопрос об отношении администрации США к Парижскому соглашению по климату, Гутерриш сказал: «По всему миру роль правительств становится все менее значимой. Все более важную роль играют экономика и общество».

Ссылка: https://news.un.org/ru/story/2018/03/1326931

Об этом рассказал Андрей Киселёв, климатолог, ведущий научный сотрудник Главной геофизической обсерватории им. А. И. Воейкова, автор книги «Парадоксы климата».

— Перепады погоды касаются каждого человека, — подчеркнул эксперт. — Сейчас температура растёт, причём в России в 2,5 раза быстрее, чем в среднем в мире. Это происходит из-за её местоположения. Также убывает площадь морского льда в Арктике и Гренландии, которая к нам близко. Такие метаморфозы вызваны увеличением выбросов в атмосферу парниковых газов, особенно СО2. Это связано с добычей и сжиганием топлива. Если посмотреть, как менялась концентрация углекислого газа в прошлом, то на её скачок примерно в 90 единиц потребовалось несколько тысячелетий. В наше время СО2 «прошёл» такую же дистанцию за 50 лет. И глобальное потепление продолжается.

Одеяло — на себя?

— Какие же стороны жизни в зоне риска?

— Практически все. Например, нам грозит деградация вечной мерзлоты. А в этой зоне находится две трети территории России. Чаще возникают аварии на трубопроводах, рвутся коммуникации, что затрудняет строительство, работу транспорта и ЖКХ. Опасность представляют и гололёд, осадки, обледенение линий электропередач. К повышенному расходу электроэнергии приводит повальное использование в жару кондиционеров. В сельском хозяйстве большой урон наносят засухи, пожары, сильные ливни, что грозит нарушением экологического баланса. Появляются несвойственные для регионов болезни, меняется традиционный уклад жизни, особенно северных народов.

В целом среди экстремальных глобальных явлений природные бедствия занимают первое место. Они опережают массовую миграцию, кибератаки, эпидемии и т. д. А по масштабу воздействия сильнее только оружие массового поражения. Если учесть, что за последние 36 лет число природных катастроф выросло примерно в три раза, становится по-настоящему тревожно. Чтобы решить проблемы, связанные с климатом, нужна серьёзная наука. Первым делом требуется наладить широкий мониторинг, но на это средств не хватает.

— А может виной всему климатическое оружие, о котором часто говорят как политики, так и учёные?

— Я в него не верю. Принята «Конвенция о запрещении военного или любого иного враждебного использования средств воздействия на природную среду». Исследования, конечно, ведутся, но если бы что-то сделали реально, давно поднялся вселенский шум. Кроме того, при его применении возникает немало непредвиденных сложностей. Представьте: вы зарядили облако какой-то гадостью, и оно направилось на позиции неприятеля. Однако в это время циркуляция воздуха поменялась, и всё понеслось на вас. Что делать? Навряд ли можно говорить о подобных экспериментах серьёзно.

Главная опасность, подчеркну — выбросы парниковых газов. Чтобы их регулировать, в мире подписаны Киотский и Парижский протоколы, в разработке которых принимали участие и специалисты из Петербурга. Цель — удержать до 2100 года рост средней температуры в пределах двух, а лучше 1,5 °С. Ведь если потеплеет на 4-6 °С, то во многих регионах катастрофически возрастёт количество опасных аномальных погодных явлений. Мировые лидеры это понимают. Не случайно в поддержку документа высказались 195 стран. Правда, на деле оказалось, что каждый тянет одеяло на себя, а многие положения декларативны. Россия — добросовестный участник соглашения, а вот Трамп пригрозил ещё в 2017-м выйти из Парижского протокола. Поэтому особого оптимизма эти договоры пока не вызывают.

Смерчи — каждый год — С начала основания Петербурга произошло уже 306 наводнений. Утверждают, лет через 100 град Петра и вовсе может уйти под воду. Что говорят учёные?

— Давайте считать. За прошлый век подъём воды в мировом океане составил 17 см. В первом десятилетии этого века — 3,1-3,2 см. Если предположить, что так будет продолжаться и дальше, к концу века получим около 32 см. С одной существенной поправкой: в реальности процесс усиливается, поэтому объективные прогнозы — 50-60 см. Немало, но это не повышение до 12 или даже 30 метров, как предсказывают. В городе же самые высокие точки в жилых кварталах находятся на высоте 15 м над уровнем Балтийского моря. Ну а наиболее уязвимыми до сих пор остаются Приморский и Василеостровский районы. Всё это известно, поэтому паниковать не надо: глобальное потепление идёт, отменить его невозможно, но есть время подготовиться. Правда, надо относиться к этому ответственно, а не исходить из русского «авось».

— У нас построена мощная дамба, которая оберегает от бушующих волн. Можно ли надеяться на комплекс?

— Дамба защищает надёжно, и с её стороны город находится в безопасности. Однако окрестные регионы совершенно открыты, так что не исключён подход воды с тыла. Но подобное — из области страшилок, в обозримом будущем петербуржцы в этом отношении могут не беспокоиться. А вот на другие природные явления надо обратить самое пристальное внимание.

Сегодня происходит перестройка циркулярных процессов в атмосфере. В наш регион стало приходить больше циклонов, которые и несут непривычную погоду. В итоге произошло, например, смещение сезонов. Сентябрь сейчас солнечный, весна и лето наступают значительно позже. Один штрих: шхеры в Балтийском море, которые ещё 15-20 лет назад были голыми скалами, где сидели только чайки, сейчас активно покрываются высокой порослью. Зимы стали тёплые, и растительный покров изменяется. В последние годы аномалия достигает 5-6 °С, что много. Думаю, ещё не забыли 2015 год, когда в парках распустились подснежники, а в лесу выросли лисички и опята!

Холодное лето 17-го…

— Многие помнят и холодное лето 2017-го. Тогда постоянно лили дожди, а число солнечных дней подошло к рекордному минимуму.

— Количество осадков на Северо-Западе значительно увеличилось. Стало больше и бесснежных зим, опасных явлений. Так, смерчи сейчас наблюдаются каждое лето, хотя раньше в наших широтах они были редкостью. Зимой риск представляет увеличение зажорных явлений на Неве. В этом году уровень Ладоги крайне высок, а значит вероятность, что русло Невы начнёт забиваться льдом и шугой, выросла многократно. Хорошо, что лёд появился только в феврале и критических затоплений удалось избежать.

— А может, природа просто не выдерживает вмешательства человека? Вот и сейчас запланировано продолжение Северного морского пути, то есть неминуемо вторжение в глубины с залежами опасного метана. Получается, так и будем испытывать планету на прочность?

— За всё время я знаю только один случай, когда человечество отреагировало адекватно. В 1985-м учёные обнаружили в атмосфере две гигантские озоновые дыры. Известие стало настоящим шоком, ведь это чрезвычайно опасно. Образно говоря, озон — щит Земли. Он задерживает ультрафиолетовое излучение, которое может убить всё живое. Тогда все страны объединились и согласились сделать максимум возможного, чтобы больше не допустить «пробоин». В Антарктиде был налажен мощный мониторинг, построены станции, оснащённые новейшим оборудованием, к исследованиям привлекли международные группы специалистов. Также стали изучать, почему это произошло, провели ряд конференций на данную тему и нашли способы, как исправить сложившуюся ситуацию. В этом году площадь озоновой дыры над Антарктидой впервые с 1987 года стала меньше 20 млн км2. Хотя и медленно, но она сокращается. Редкий факт, когда совместные усилия привели к положительному результату. Но для этого, повторю, понадобился шок.

Далее: https://news.rambler.ru/other/39476543/?utm_content=rnews&utm_medium=read_more&utm_source=copylink

Контроль парниковых газов обойдется без «цены на углерод»

Минэкономики направило на согласование в ведомства проект концепции федерального закона о регулировании выбросов парниковых газов. Ее суть — в создании механизма поддержки проектов в области сокращения выбросов (прежде всего программ энергоэффективности) через налоговые льготы и кредиты. Более радикальные меры — как введение в какой-либо форме «цены на углерод», против чего ранее выступал, в частности, РСПП,— из проекта исчезли.

Концепцию проекта федерального закона «О регулировании объема выбросов парниковых газов» (есть у “Ъ”) Минэкономики разрабатывает по «Плану обеспечения к 2020 году сокращения объема выбросов парниковых газов (ПГ) до уровня не более 75% от 1990 года» (утвержден еще в апреле 2014 года). Доклад о концепции Минэкономики должно представить в Белый дом к лету — а через год по плану подготовки ратификации Парижского соглашения должен быть готов проект самого закона.

Первый вариант концепции был разработан еще в ноябре 2017 года (см. «Ъ-Онлайн» от 14 декабря 2017 года). Тогда же РСПП направил к нему ряд замечаний, усомнившись в необходимости концепции в целом. В частности, в письме РСПП говорилось, что уровень выбросов в настоящее время уже составляет около 70% от уровня 1990 года (без учета поглощения лесами), а «необходимость дополнительного регулирования выбросов ПГ для достижения указанной цели вызывает сомнения» — но приведет к росту издержек бизнеса и расходов бюджета.

То, что цели по снижению выбросов (и «внутренняя», по снижению выбросов к 2020 году, и «международная», минус 25–30% от уровня 1990 года к 2030 году) будут достигнуты, признает и Минэкономики. «Уровень взятых на себя РФ обязательств позволяет не вводить жестких ограничений на выбросы ПГ, в том числе в энергоемких отраслях»,— говорится в концепции. «Странно, что мы планируем регулировать выбросы ради достижения столь малоамбициозной цели,— разумнее говорить о модернизации и "озеленении" экономики, в том числе ради следования мировому низкоуглеродному тренду и поддержания конкурентоспособности»,— говорит директор программы «Климат и энергетика» WWF России Алексей Кокорин. В РСПП настаивают на «неснятом противоречии» в выполнении уже выполненных обязательств, предлагая как цель не «сокращение» выбросов, а «сдерживание их роста или сокращение удельных выбросов».

Концепция предполагает прежде всего поддержку проектов по сокращению выбросов, а также инициатив в лесном секторе (увеличивающих поглощение парниковых газов) — через снижение налогов, налоговые кредиты и понижающие коэффициенты для амортизации оборудования. Основным инструментом предполагается энергоэффективность. По данным “Ъ”, новый комплекс мер, нацеленный на перезапуск программ энергоэффективности (см. “Ъ” от 22 мая 2017 года), также отправлен в правительство, но пока не утвержден. На днях Минэкономики предложило изменить и требования к программам энергосбережения, включив в них отчетность по снижению выбросов CO2 для регулируемых отраслей.

Формулировки же о возможных «переходах к другим механизмам с ценой на углерод при выявлении такой необходимости» из последней версии концепции исчезли — создавать рынок квот на выбросы или вводить «углеродный» налог Минэкономики пока не хочет. Вместе с тем, по данным Всемирного банка, сейчас в мире уже более 40 стран используют такие механизмы «цены на углерод».

Наконец, концепция Минэкономики предполагает запуск системы мониторинга, отчетности и верификации выбросов для крупных эмитентов ПГ. Законопроект об обязательной углеродной отчетности ранее вызвал критику РСПП и был снят с повестки заседания правительства в середине января. Сейчас источники в РСПП говорят, что эта мера даст «дополнительную финансовую и административную нагрузку». Директор Центра экологических инициатив Михаил Юлкин также выступает против обязательной верификации отчетов о выбросах ПГ при отсутствии системы квот — это даст дополнительные расходы, а перераспределения средств в область низкоуглеродного развития не обеспечит. Также он полагает, что разумнее было бы поддерживать не проекты (что поставит их в зависимость от решений чиновников), а виды деятельности — «зеленую» энергетику (даже в домохозяйствах) и энергосбережение.

Разработанная Минэкономики концепция — «шаг в правильном направлении, но сильно запаздывающий», считает Олег Плужников, возглавляющий климатическое направление в «Деловой России». «С учетом опережающего развития жестких требований международного углеродного регулирования (в отдельных секторах, например в авиации, уже с 2019 года) принятие этого закона только во второй половине 2019 года усиливает риски дополнительных дискриминационных мер против энергоемких предприятий РФ и их продукции»,— полагает эксперт.

Ссылка: https://www.kommersant.ru/doc/3579808?from=four_economic

К 2050 году изменение климата вынудит 143 млн человек покинуть места, где они жили, прогнозирует Всемирный банк. Миграция будет происходить внутри стран и поставит новые проблемы перед их правительствами

Проблема внутренней миграции, вызванной изменением климата, недооценивается экспертами и правительствами стран, которые могут столкнуться с ее последствиями в ближайшие 30 лет, считают аналитики Всемирного банка. Исследование «Надвигающаяся буря: как изменение климата влияет на внутреннюю миграцию» опубликовано на сайте организации.

Основная причина внутренней миграции (люди переезжают жить не в соседние страны, а в более благополучные районы свой страны) — медленное изменение климата, которое вызывает недостаток чистой воды, приводит к засухам и другим природным катаклизмам, неурожаям и недостатку продуктов.

В зоне риска три мировых региона — страны Африки к югу от Сахары, Южная Азия и Латинская Америка, где климатические изменения уже вынуждают людей искать более пригодные для жизни районы. Население этих мест составляет 55% жителей всех развивающихся стран мира, указывают эксперты.

Если мировое сообщество не обратит пристальное внимание на проблему, к 2050 году около 86 млн человек в странах Африки, 40 млн в Южной Азии и 17 млн жителей стран Латинской Америке покинут места, где они сейчас живут, — прибрежные районы, которые часто страдают от штормов, расположенные в низменностях города, которым может угрожать затопление, высокогорья, которые испытывают недостаток в воде для земледелия, и так далее.

​В зоне риска — наиболее бедные и незащищенные жители, которые устремятся в крупные города и районы, где климатические условия более благоприятны для земледелия: например, такие, как южное нагорье между Бангалором и Ченнаи в Индии, плато рядом с Мехико или район Найроби, столицы Кении.

Что может сделать правительство

Значительно снизить негативные последствия такой миграции помогут понимание миграционных процессов, целенаправленные инвестиции и снижение уровня выбросов парниковых газов, отмечают эксперты Всемирного банка.

Они призывают правительства стран, которые находятся в зоне риска, начать разрабатывать меры, которые помогут мигрантам адаптироваться в новых местах, — разрабатывать программы по трудоустройству и обучению тех, кто приезжает в благополучные края, вносить изменения в законодательство, защищать права живущих в районах, которые могут стать центром притяжения мигрантов.

Если процессами внутренней миграции разумно управлять и рассматривать их в стратегическом контексте, перемещение людей может стать новым стимулом к развитию регионов, отмечает Всемирный банк.

Одновременно организация призывает мировое сообщество совместно решать проблему снижения выбросов парниковых газов. Это, как считают специалисты организации, поможет замедлить и сократить миграцию.

Подробнее на РБК: https://www.rbc.ru/society/20/03/2018/5ab0ec1f9a7947017b243690?from=main

 

Почему нынешняя зима была такой холодной и снежной и связано ли это с изменением климата, кто сможет заработать на климатических изменениях, как предотвратить потерю Россией 2–3% ВВП и тысяч гектаров земли к 2050 году и какие страны исчезнут из-за глобального потепления? Ответы на эти вопросы на круглом столе «Известий» дали климатологи, экономисты, врачи и математики.

Два сценария

«Известия»: Закончилась календарная зима. Можно ли считать ее аномальной, и повлияло ли на нынешнюю зиму глобальное изменение климата?

Сергей Семенов, научный руководитель Института глобального климата и экологии Росгидромета и РАН: За последние десятилетия мы привыкли к мягким зимам. В каждую зиму в основном были 2–3 морозные недели. А в этом году почти весь февраль оказался аномально холодным, да и март. Такое впечатление, что все сезоны сдвинулись на один месяц вперед. Зима была нетипичной. Но является ли это следствием изменения глобального климата? То, что происходит в течение года, сезона, месяца, — это не климат, а погода. Климат – это постепенное изменение погоды за 10, 20, 30 лет.

Постепенные изменения глобального климата показывают тенденцию к росту глобальной температуры, но есть и разброс вокруг среднего значения. Февраль систематически в среднем теплеет, но феврали конкретные могут быть теплее или холоднее этого среднего.

«Известия»: Чем это объясняется?

Сергей Семенов: Постепенное глобальное потепление объясняется обогащением атмосферы парниковыми газами, но мы пока не знаем до конца, чем объясняется увеличение разброса вокруг средних показателей. Многие говорят, что это тоже связано с глобальным потеплением, но окончательного мнения на эту тему нет. Это называется увеличением экстремальности климата: в конкретные годы то намного жарче, то намного холоднее нормы, то есть многолетнего среднего.

«Известия»: Ученые предупреждают, что если срочно не начать заниматься охраной окружающей среды, то средняя температура на планете поднимется на 4 градуса. И тогда нам грозят серьезные необратимые последствия. Какие именно?

Сергей Семенов: Когда вы говорите о повышении температуры на 3–4 градуса, нужно уточнить, что это среднегодовая температура, которая, согласно некоторым сценариям, установится к концу XXI века.

Каким будет прогнозируемый климат, зависит от того, что мы вкладываем в модель при расчетах. Если безответственно жечь ископаемое топливо, будет +4 °C. Можно его экономить, и к концу века будет + 1,5 °C по сравнению с сегодняшним днем.

Кроме того, есть особенные районы Земного шара, где даже по сравнению со средней температурой по суше теплеет еще быстрее. Например, на севере и северо-западе Аляски, на юге Средней Сибири.

Если представить, что реализуется плохой сценарий, и к концу XXI века будет потепление в среднем на 4°C, на юге Средней Сибири будет не +4°C, а +8°C градусов или больше. У фундаментов зданий и технических сооружений, построенных на многолетней мерзлоте, понизится надежность — некоторые попросту начнут разваливаться. То же самое может произойти с основаниями железных и автомобильных дорог.

Малярия, тропическая лихорадка и инфаркты

«Известия»: Как отразится потепление на здоровье людей?

Сергей Семенов: Даже при скромном увеличении температуры оживляются переносчики трансмиссивных болезней человека. Все знают иксодовый клещевой боррелиоз, энцефалит, малярию, а на Черноморском побережье Кавказа появились необычные носители: комары, переносящие лихорадку Западного Нила. Это прогнозировалось моделями, и специалисты их там нашли. Более того, заболевание уже отмечалось.

Мехман Мамедов, кардиолог, профессор, эксперт «Лиги здоровья нации»: Есть больше 200 факторов риска, способствующих развитию инфекционных и неинфекционных заболеваний. С каждым годом их открывают всё больше. Факторы внешней среды имеют большое значение: загрязнение воздуха, почвы, температурный фактор, влажность.

Погодные изменения — это всегда сезонные обострения тех или иных заболеваний. Изменения климата приведут к глобальной тенденции развития осложнений.

Марина Салтыкова, заведующая лабораторией изучения проблем изменения климата, биометеорологии и арктической медицины ФГБУ «Центр стратегического планирования и управления медико-биологическими рисками здоровью» Минздрава России: Изменение климата может вызывать резкие перепады температуры, что сказывается на функциональном состоянии органов дыхания и системы кровообращения. По данным европейских и американских исследователей, жара или холод в необычное для них время индуцируют увеличение количества обращений за медицинской помощью и даже смертность. Кроме того, достаточно хорошо изучено негативное влияние волн жары и холода.

Видимо, единственным конструктивным способом борьбы с неблагоприятным воздействием изменения климата на организм человека может быть повышение его адаптационного потенциала. Это если говорить о болезнях системы кровообращения и органов дыхания. Один из наиболее известных способов — закаливание, но нужно помнить, что приспосабливаясь к холодовому воздействию, человек снижает свою адаптированность к жаре, поэтому нужно повышать неспецифическую резистентность организма. Например, принимать контрастный душ.

Но трудно представить, что мы можем таким образом развить устойчивость к энцефалиту или к сибирской язве. Тут нужна вакцинация и людей, и животных (оленей).

Владимир Гордин, профессор департамента математики факультета экономических наук НИУ ВШЭ, почетный сотрудник Гидрометеослужбы России: Чтобы что-то выявить, нужны огромные массивы информации. Отечественная медицина их не дает, и иначе как вредительством я это назвать не могу.

Для того чтобы понимать, как погода влияет на болезни людей, нужно иметь параллельно два архива: метеорологический и медицинский. Метеорологический в Гидрометцентре РФ содержится в должном порядке. Медицинские архивы или очень плохи, или засекречены, как в случае службы скорой помощи. Хотя речь идет о деперсонифицированных данных. Нас интересуют вес, возраст, диагноз, дата выезда и т.п., а не фамилия и прописка.

У нас есть небольшие данные за несколько лет по скорой помощи в Москве. 2010 год туда попал. Кое-какие выводы можно делать. Но нужно увеличивать архив. Нужны данные по другим регионам, чтобы сопоставлять. И есть основания думать, что не хотят давать статистику, потому что многое хорошо видно, когда всё сложишь. Кстати, оказалось, что после жары 2010 года были дальние последствия.

«Известия»: Не отдаленные последствия ведь тоже были? По разным оценкам летом 2010 года по центральной России было 52–54 тыс. дополнительных смертей.

Владимир Гордин: Эти 50 тыс. — цифры, сколько гробов нужно, сколько нужно оплакивать, что не смогли помочь. Понятно без всякой учености, что в эту жару тяжело было. И лучше быть богатым и здоровым, иметь кондиционер, а не работать на вредном производстве. Понятно, что лето с сильной жарой может случиться. Но если вы хотите принимать конкретные реальные меры, нужно знать заранее, чего ждать от погоды. И даже не за месяцы — тут никакие точные прогнозы невозможны. Многие вещи можно решить за день-два. Если вам скажут: «Завтра не лезь в гору», — нетрудно расшнуровать ботинки и лечь на диван. Или хотя бы взять бутылку воды, выходя из дома. Для этого нужен надежный прогноз на завтра, а не на месяц, год или век.

Что касается масштабов медицинских последствий, на надежной статистике можно было бы многое сделать, что медикам бы потом пригодилось.

Георгий Сафонов, директор Центра экономики окружающей среды и природных ресурсов ВШЭ: Потепление ведет не только к известным, но и неожиданным последствиям. Недавний пример — в 2017 году в Якутии растаяли старые скотомогильники и возникла опасность эпидемии сибирской язвы. Ученые обнаружили, что таяние вечной мерзлоты приводит к высвобождению ртути, которая накопилась в слоях льда и снега. Это прямая угрозу здоровью людей и состоянию экосистем.

Удар по экономике

«Известия»: Потепление ведь отразится не только на здоровье человека. Что произойдет с экономикой?

Георгий Сафонов: Если к концу века температура вырастет на 4 °С, не выиграет никто. Это касается разных отраслей: сельское, лесное, водное хозяйство, энергетика.

Мы ошибочно считаем, что нашему сельскому хозяйству будет лучше, поскольку станет теплее, и климатически обусловленная урожайность повысится. Это не так. Первые «сигналы» уже заметны: засуха 2010 года — минус 33% урожая зерновых в стране, с 2012 года — минус 25% урожая зерновых. Это более 400 млрд рублей ущерба.

Сергей Семенов: Есть и положительные последствия изменения климата. Когда в Арктике теплеет, и Северный морской путь в большей степени освобождается ото льдов, облегчается навигация. Выигрывают компании, эксплуатирующие судоходство по Севморпути. Если Севморпуть освободится ото льда, не нужна в таких объемах ледокольная проводка. А доставка товаров по нему в Западную Европу гораздо выгоднее, чем через Суэц.

«Известия»: Сколько мы теряем в год из-за последствий изменения климата?

Игорь Макаров, доцент факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ: Обычно оценка делается на 2050 год. Для России я видел оценки 2–3% ВВП. Ущерб немалый, и лучше его предотвратить.

«Известия»: Можно математическими методами смоделировать, где и какого ущерба стоит ожидать?

Владимир Гордин: С глубоким прискорбием сообщаю, что такие модели служат не только для познания истины, но и для устрашения начальства и добычи грантов. В них множество подгоночных параметров. В этом нет ничего дурного, но проверять модели нужно на длинных статистических рядах. А если они только кое-где при проверке дают правильные ответы, а кое-где с истиной расходятся, то прогноз климата по таким моделям ненадежен. Нужно их дальше совершенствовать. Но в такие долгосрочные исследования надо вкладываться. Посмотрите на ближайший аналог. Сколько веков человечество ждало пользы от краткосрочного (на несколько дней) прогноза погоды, в пользе которого никто сегодня не сомневается?

В России еще при Алексее Михайловиче Приказу тайных дел поручили записывать показания термометра в Москве. Толку от этого никакого, но нет — вкладывали «в ученость». При Петре организовали Сибирскую экспедицию — измеряли температуру в дальних краях. Уже в XIX веке открыли в Санкт-Петербурге Геофизическую обсерваторию, записывали данные уже в нескольких местах. Потом в середине века начали обмениваться информацией по телеграфу. И концу века что-то начало в прогнозе погоды срабатывать. Самую малость. Потом, в начале ХХ века начали математические модели и вычислительные методы разрабатывать. А ведь без этих вложений интеллекта и материальных средств ничего бы для современного прогноза не было: методов, приборов, форм записи, кодировки.

Новая Атлантида

«Известия»: Есть ли страны и регионы, которые пострадают больше других?

Сергей Семенов: У стран, имеющих земледелие в зоне недостатка воды, будут проблемы. В России избыток воды там, где она не нужна. Великие сибирские реки несут на Север всё больше и больше воды, сток увеличивается, но там нет значительного населения, и не производится продукция растениеводства. А на юге дефицит воды будет обостряться.

Георгий Сафонов: Одно из последствий изменения климата — повышение уровня Мирового океана, что ведет к затоплению территорий. В каких-то районах жить станет практически невозможно или потребуются дорогостоящие меры по защите городов, строительству дамб. Под угрозой прибрежного затопления — Санкт-Петербург и Нью-Йорк, а также сотни других городов мира. Россия потеряет тысячи гектаров суши из-за повышения уровня Мирового океана в приморских районах.

Игорь Макаров: Больше всего проиграют малые государства, некоторые будут затоплены через несколько десятков лет. Фиджи, Тувалу, Мальдивские острова: некоторые из этих государств уже пытаются готовиться, арендуют земли в Шри-Ланке, в Новой Зеландии, Австралии. Эти государства прекрасно понимают, что находятся в зоне особого риска. Эти страны перестанут существовать с высокой вероятностью. Под угрозой находятся и отдельные территории в США, Европе, Китае: например, Нью-Йорк, дельты китайских рек, где рис выращивается, Венеция.

Таяние льдов и неконтролируемая миграция

«Известия»: За прошлый год площадь арктических льдов сократилась на 25% по сравнению с периодом 1981–2010 годов. К чему это может привести?

Сергей Семенов: Есть физический фактор, связанный с функционированием климатической системы, есть экологический фактор. Физически устроено так: сейчас принято считать, что есть положительная обратная связь потепления с таянием льдов. В летние месяцы, из-за большого альбедо льда большая часть солнечного излучения отражается от земной поверхности. Когда поверхность освобождается ото льда, наоборот, усиливается поглощение. Чем больше теплеет, тем меньше площадь льда и больше площадь открытой воды, тем больше поглощается солнечной энергии, тем больше теплеет и т.д. Так реализуется положительная обратная связь. Я бы не сказал, что она приводит к явной неустойчивости, и нас скоро ждет полное отсутствие арктических льдов. Но этот эффект есть: естественный ход событий усиливается за счет обратной связи.

Я уже говорил, что для экономики в грубом понимании возить товары на кораблях по открытой воде проще, ВМФ осуществлять свои функции в Артике из-за таяния льдов станет легче. Хорошо ли будет для рыболовства, непонятно. Популяции ценных рыб могут мигрировать в другое место, так как новый термический режим им может не понравиться. Еще один расхожий пример — белый медведь, для которого льды — среда обитания.

Что касается уровня Мирового океана, то по самому пессимистическому сценарию подъем будет в среднем не более 60 см до конца XXI века. Припоминая, какие бывают наводнения в Петербурге, лишние 60 см, конечно, нежелательны, но нельзя сказать, что это уж очень большое значение имеет для нас. А вот для порта Читтагонг в Бангладеш очень даже имеет: там пологий берег, и плюс 60 см у них отнимут большую часть прибрежной зоны. В дельтах больших рек, например Нила, эффект очень существенный.

Георгий Сафонов: Серьезная проблема — наблюдаемое в последние десятилетия закисление воды в океане, что ухудшает поглощение CO2 из атмосферы. Даже небольшое повышение кислотности нарушает углеродный баланс, а это очень опасно. Природные экосистемы инерционны, мы не сможет быстро изменить ситуацию с экосистемами океанов, не сможем вырастить миллионы вырубленных гектаров леса, вернуть снежные шапки на вершины гор и льды в Арктику и Антарктику.

Если завтра мы станем «экологичными», мы сможем замедлить процесс потепления, как показывают прогнозы. Это важно, ведь если температура или гидрологический режим меняются быстро, экосистема не успевает приспособиться к новым условиям. Чтобы лес приспособился к другой температуре, нужно несколько сотен лет.

Но мы продолжаем наращивать сжигание ископаемого топлива, площадь лесозаготовок. Мы разогнали «паровоз» углеродной экономики, мчимся, но уже начали махать флажками и говорить: «Мы едем не в ту сторону, нужно замедлить и вообще пора поворачивать к «зеленую» сторону!».

Между 2 и 3 градусами потепления — огромная разница. При 2 °C потепления у 300 млн человек не будет доступа к питьевой воде, а при 3 °C, как утверждают ученые, у 3 млрд человек. Без питьевой воды можно ждать огромных волн миграции населения по всему миру, в том числе в Россию. Недавние потоки беженцев на Ближнем Востоке (несколько миллионов человек) несравнимы с миграцией сотен миллионов. Это приведет к колоссальным изменениям в социальной и экономической ситуации в глобальных масштабах.

«Известия»: О каких сроках идет речь?

Игорь Макаров: Мгновенной катастрофы, как в фильме «Послезавтра», не будет. Это постепенный процесс. Но климатическая миграция будет нарастать. Она и сейчас идет. Миграцию из Центральной Азии в Россию все рассматривают как трудовую, но уже сейчас в ней есть экологическая и климатическая составляющая. Например, люди в узбекских селах сталкиваются с последствиями засух чаще и чаще, и не находят себе места в сельском хозяйстве. Они вынуждены мигрировать в свои города, где обостряется конкуренция на рынке труда. Это, среди прочего, усиливает миграцию в Россию.

Организованная миграция с малых островных государств на континент уже готовится. Миграция с территорий, расположенных низко над уровнем море, тоже будет. Например, Бангладеш граничит с Индией, и индийцы очень боятся миграции из Бангладеш, в том числе климатически обусловленной. Климат — не единственная причина, но он может обострить ситуацию.

Георгий Сафонов: В 2010 году зимой в Западной Монголии температура несколько недель держалась ниже -40 °C. Погибло более 12 млн голов скота. Население потеряло главный источник пропитания и массово переехало в столицу — город Улан-Батор, который рассчитан на 500 тыс. человек. А сейчас там проживает 1,5 млн. человек.

Жаропонижающее для планеты

«Известия»: Последствия изменения климата необратимы?

Сергей Семенов: Кое-что необратимо. Если ледник в наше время исчез совсем, он может образоваться заново, но не за то время, за которое исчез, а за тысячи лет. В масштабах столетий это необратимый процесс.

«Известия»: Конспирологи утверждают, что существует климатическое оружие. А что думают ученые?

Сергей Семенов: Твердо говорю, что этого не может быть. Представим, что хитрые враги отправили в нижнюю стратосферу над Россией огромное количество сульфатного аэрозоля. С ним больше, чем обычной атмосферой, отражается солнечный поток обратно в космос. Если они распылят очень много сульфатного аэрозоля, то именно над Россией температура понизится, скажем, на 10 °C, и это может нанести ущерб нашей экономике. Но вся эта конструкция абсолютно мифическая. Этого не может быть, потому что они сделают такую же гадость сами себе. За счет атмосферного переноса аэрозоль распространится на весь земной шар, и у них тоже будет плохо.

Владимир Гордин: На день позже.

«Известия»: Что нужно для борьбы с негативными последствиями изменений климата?

Владимир Гордин: Нам нужно реально и планомерно вкладывать деньги в развитие науки (а значит, и образования), совершенствовать модели, иначе все прогнозы останутся ненадежными.

Сергей Семенов: В Парижском соглашении сказано, что каждое государство должно разработать адаптационный план и отчитываться раз в пять лет, как он выполняется. Нужно заниматься мерами адаптации.

Мы сейчас говорили, что при подъеме уровня Мирового океана заливает некоторые территории. В России не очень заливает, потому что у нас берега довольно крутые. Но при потеплении в Арктике у берегов появляется много мелкобитого льда, при штормах он действует на берега как наждак. Так происходит потеря кусочков территории каждый год. Надо что-то с этим делать. Что с этим делать — это и есть меры адаптации.

Георгий Сафонов: В Парижском соглашении есть две важные цели. Первая — добиться, чтобы рост глобальной среднегодовой температуры по отношению к середине XIX века не превысил 2 °C, а желательно — был сильно ниже 2 °C.

Вторая цель — мировая экономика должна быть практически полностью декарбонизирована: после 2050 года она не должна выбрасывать дополнительных объемов парниковых газов, желательно — раньше. Мир уже начал двигаться в этом направлении, страны, регионы, корпорации не только объявляют о радикальном сокращении выбросов углерода, но многие уже достигают своих целей.

Владимир Гордин: А что будет, если человечество полностью откажется от углеродной экономики, а температура всё равно возьмет и повысится? Кто готов взять на себя ответственность за замедление экономики при ненадежном прогнозе для обоих сценариев?

Сергей Семенов: Существуют методы инженерии климата, хотя пока это предмет обсуждений. Если есть антропогенный или же естественный процесс повышения температуры, то ему можно противопоставить антропогенный процесс небольшого охлаждения Земли. Например, при помощи увеличения альбедо нижней стратосферы путем закидывания туда сравнительно небольшого количества сульфатного аэрозоля.

Сейчас идея кажется дикой совершенно, поскольку все «зеленые» организации говорят: «Как же так? Боролись за то, чтобы не влиять, а вы предлагаете влиять?».

«Известия»: Так это и есть то самое «климатическое оружие»?

Сергей Семенов: Если на конец века будет прогнозироваться повышение температуры на 1 °C, а вы сможете с помощью введения аэрозоля в стратосферу сбить ее на 1 °C, ничего плохого не будет, будет нулевой рост температуры. Правда, как бы не было плохо от этих аэрозолей по другим причинам: нарушат какой-нибудь баланс реакций в стратосфере. Это надо исследовать.

«Известия»: Что нас ждет к 2050 году?

Игорь Макаров: Очевидно, мы будем жить в мире, где ущерб и риски от изменения климата будут выше, чем сейчас. Не надо считать, что настанет какая-то катастрофа. На этом временном промежутке риски более или менее управляемы. Что с этим делать? Сокращать выбросы парниковых газов, а одновременно адаптироваться к тем последствиям изменения климата, которые мы полностью предотвратить не сможем.

Георгий Сафонов: Думая про 2050 год, я бы не стал недооценивать происходящие и будущие климатические изменения. В мире в целом и во многих регионах нашей страны я вижу огромные опасности, которые уже возникли и будут только возрастать. Миллионы людей будут сталкиваться с рисками для жизни и здоровья. Таяние вечной мерзлоты приводит к разрушению инфраструктуры (нефтепроводов, дорог и др.), ущерба для экосистем. Мы по-прежнему не можем оценить в полной мере опасности для экономики, социальные последствия, экологические эффекты.

Что бы я хотел увидеть в 2050 году? Чтобы россияне, выглядывая в окно, видели чистое небо, а не дымящие трубы, не слышали шум автомобилей под окном, не дышали грязным воздухом. Кажется мечтой? Но ведь многим странам это уже удалось сделать. Снижение выбросов СО2 и «зеленый» рост экономики идут рука об руку. Сегодня это мировой тренд, и Россия не должна оказаться в стороне от развития экологичных и энергоэффективных технологий.

Владимир Гордин: Я не вижу никаких оснований для оптимизма, который высказали предыдущие докладчики. Разговоры о прогнозах климата, различных сценариях развития, об адаптации к изменениям упираются в людей. Это делают конкретные люди, специалисты, которых нужно долго и тщательно готовить, и с этим у нас дело обстоит довольно плохо.

Мехман Мамедов: За 30 лет что-то глобальное не может произойти. Но надеюсь, что мы будем форвардами в разработке профилактики заболеваний, связанных с природными явлениями.

Сергей Семенов: Я не знаю, что будет к 2050 году, потому что к прогнозу климата примешивается прогноз мирового экономического развития и даже мирового политического процесса. Эти вещи плохо прогнозируемы.

Но не думаю, что к 2050 году Парижское соглашение будет выполнено на 100%. Но на 50–60% оно будет выполнено. А климат будет теплеть. Но не так быстро, как без выполнения этого соглашения.

Ссылка: https://iz.ru/716522/elena-loriia-nataliia-berishvili/budet-zharko

 

В отсутствие прогресса в международной политике климат начинает играть все большую роль в глобальной торговле. Чиновники ЕС уже заявили, что союз не будет заключать торговые соглашения со странами, не ратифицировавшими Парижское соглашение (ПС), а в ВТО начались консультации по внедрению показателей улучшения окружающей среды в международную торговлю. РФ пока эти процессы прямо не затрагивают, но эксперты не исключают, что «зеленые» пошлины войдут в инструментарий торговой политики уже в ближайшие годы.

«Зеленые» темы начинают играть все большую роль в международных торговых соглашениях. В конце января ВТО объявила о старте «глобального диалога по торговле и окружающей среде» — исполнительный директор профильной программы ООН Эрик Солхейм и генеральный директор ВТО Роберту Азеведу анонсировали запуск совместной программы для «продвижения использования торговли одновременно для укрепления экономики и улучшения окружающей среды». На прошлой неделе Еврокомиссия поддержала призыв Франции разработать новую торговую политику под лозунгом «Нет Парижского соглашения — нет торгового соглашения»: теперь все новые торговые сделки с ЕС должны содержать главу об устойчивом развитии, которая содержит однозначные отсылки на ратификацию и исполнение Парижского соглашения.

«Для России не ожидается никаких последствий, так как РФ планирует ратифицировать соглашение в следующем году, эти высказывания определенно относятся только к США»,— пояснил “Ъ” советник посла Франции в РФ по вопросам транспорта, промышленности и устойчивого развития Станислав Энрион. Тем не менее потенциально подобные решения могут оказаться крайне важными и для РФ, значительную часть экспорта которой составляют углеродоемкие товары.

«Решение ЕС может оказаться сильнее любых санкций. В ВТО также намерены включать климатические факторы в регулирование международной торговли. В отношении товаров, производство и потребление которых сопряжено со значительными выбросами, рано или поздно будут применены ограничительные меры в торговле»,— размышляет глава рабочей группы по климату РСПП Михаил Юлкин. «До сих пор в ВТО относились к подобным инструментам негативно, но круг стран и компаний, заинтересованных в использовании экологических пошлин, растет. Все идет к тому, что такие пошлины войдут в арсенал торговой политики в течение ближайшего десятилетия»,— соглашается и Игорь Макаров из ВШЭ.

Отметим, что перенос климатической тематики в международную торговлю происходит на фоне отсутствия политических успехов: после быстрой ратификации и вступления ПС в силу (его ратифицировали уже 174 страны из 191) из соглашения вышли США, а объем глобальных выбросов после трехлетней паузы, по предварительной статистике, вновь начал расти. Несмотря на прогресс возобновляемой энергетики и сокращение планов строительства новых угольных ТЭЦ в Китае и Индии, потребление угля растет в Турции, Индонезии и Вьетнаме, сектор намерены развивать Египет и Пакистан, а многие зарубежные инвестиции в сектор являются как раз китайскими.

Ссылка: https://www.kommersant.ru/doc/3546767?from=four_economic

Главные темы выпуска:

• Седьмое Национальное сообщение по выполнению обязательств по РКИК ООН и Киотскому протоколу Российской Федерацией
• Доклад Росгидромета о климатических рисках на территории Российской Федерации
• Интервью с Ником Бриджем, Специальным представителем Министра иностранных дел Великобритании по вопросам изменения климата

ссылка: http://www.global-climate-change.ru/index.php/ru

Информационный бюллетень "Изменеие климата" №70

Глава Росгидромета Максим Яковенко занял свой пост осенью прошлого года. В интервью руководитель ведомства рассказал о глобальном изменении климата, о технологических возможностях российских метеорологов и о сложностях, с которыми они сталкиваются из-за недостатка финансирования.

«Наше отставание вычислительных мощностей значительно»

— Давайте сразу: что происходит с погодой? То летом ураганы, то на Новый год — никакого снега…

— Очередной цикл. Погода, климат — это циклическое явление.

— То есть вы тут никакой драмы не видите?

— Ну, потеплело… Причины понятны — другое дело, что в последние годы вопросы климата принимают политическую окраску. Схлестнулись развитые, среднеразвитые и малоразвитые страны: кто кого загрязняет, кто виноват в потеплении.

— Президент США Дональд Трамп решил выйти из Парижских соглашений по климату: влияние человека на климат в его окружении считают недостаточным. Так все-таки, парниковый эффект, глобальное потепление существуют?

— Потепление есть, парниковый эффект наблюдается, но чтобы дать ответ на этот вопрос, надо смотреть вглубь тысячелетий. Природный климатический цикл — не 30 лет, а десятки, сотни тысяч лет. На станции «Восток» в Антарктиде Росгидромет добурился до глубины 3,5 км и получил керны льда, которому более 400 тыс. лет. Так вот, изучая эти керны, мы установили четыре цикла длительностью по 100 тыс. лет, включавшие в себя как ледниковые периоды, так и потепления. Сегодня мы движемся в очередном цикле к пику, но чтобы сказать, каким он будет и куда мы пойдем, в сторону потепления или похолодания, нужно еще несколько сотен лет.

— А качество текущего прогноза погоды и ошибки в нем тоже связаны с тем, что погода глобально меняется?

— Нет, качество предсказаний связано, во-первых, с наблюдательной базой, с тем, как вы собираете первичную информацию. Во-вторых, с вычислительными мощностями: как вы все это быстро просчитываете. Причем считать надо по «шарику», вы не можете только по России считать. Если вы проанализируете, у кого находятся топ-500 суперкомпьютеров в мире, то на первых строчках окажутся национальные метеослужбы — такое оборудование обходится в €50–100 млн, причем иностранные метеослужбы стараются раз в два года его менять. Аналогичный компьютер появился уже и в России, мы его сейчас устанавливаем, его производительность — 1,3 петафлопса вместо нынешних 0,3. Для сравнения: у британской метеослужбы — 16 петафлопс, у швейцарцев и французов — 6, у американцев — 4, у китайцев — сейчас 4, будут ставить 8. То есть наше отставание вычислительных мощностей значительно. Ну, и в-третьих, качество зависит от прогностической модели или программы, на которой все это считается. Она должна усваивать данные, вычислять ошибки, восстанавливать пропущенные данные. Хорошая программа также стоит до €0,5 млрд.

— А где вы храните все эти данные?

— Росгидромет — один из трех мировых центров данных, и весь архив хранится в хранилищах на серверах. Основное хранилище — в Обнинске.

— Отставание связано с финансированием или с недостатком разработок?

— С финансированием и рациональностью его использования. При этом качество прогнозирования у нас на высоте, как бы ни считали некоторые: точность прогнозов у нас до 96%. А у тех, кто недоволен, хочу спросить: вы где смотрите прогнозы, у Росгидромета или у других компаний, которые на этом рынке работают? Я назвал вам три критерия — это наблюдательные сети, вычислительные мощности и программа для обработки. А теперь попросите у «Яндекса», «Гисметео» или, скажем, «Фобоса» показать их наблюдательную сеть, вычислительные мощности, прогностические модели и программы.

— Но по утрам на «Яндексе» вполне точные прогнозы…

— Сайт Гидрометцентра России meteoinfo.ru открыт для всех, можно спокойно все взять оттуда и творчески обработать.

— То есть это плагиат?

— Я не хочу говорить такое слово «плагиат», потому что в любой серьезной компании, в том же «Яндексе», работают серьезные метеорологи и прекрасные люди. Но когда мы общаемся, мы им задаем три простых вопроса о тех критериях, которые я назвал выше. И становится ясно качество прогнозов.

— А вам не обидно, когда пользуются сервисом «Яндекс.Погода» или аналогичными?

— «Левада-центр» для нас проводил исследования рынка. С 2010 года доверие к Росгидромету выросло с 54% до 76%. Так что граждане нам доверяют. Кстати, анализируя запросы, можно сказать, что пик интереса к суточному прогнозу приходится на период с семи до восьми часов утра, когда гражданин собирается на работу и решает, что надеть,— и еще гидрологические прогнозы: что будет с наводнениями, будет ли дождь, затопит ли дачный участок.

«Каждые следующие 10 см прироста травы дают погрешность в температуре в 0,1 градуса»

— В России есть целое сообщество метеорологов-любителей, которые пытаются отвечать на эти вопросы самостоятельно. Вы не планируете привлекать их к работе и собирать их наблюдения, как это делается, например, в США?

— Все эти методы взаимодействия известны, мы ведь общаемся с иностранными коллегами. Им нужно просто вовлечение, это некий маркетинговый ход, ведь на самом деле, чтобы брать от граждан показания, вы должны быть уверены, что они получены на сертифицированном и поверенном оборудовании. Должна быть система поверки этих данных, сравнение с соседними станциями и с многолетней историей наблюдений. Росгидромет существует уже 183 года, по многим станциям параметры замеряются и фиксируются с одной и той же точки шесть раз в день свыше 150 лет. Еще надо знать, в каких условиях получены показания: стандартные метеопараметры берутся на высоте 2 м от грунта, на метеоплощадке высота травы должна быть 10 см. Каждые следующие 10 см прироста травы дают погрешность в температуре в 0,1 градуса. Граждане могут прекрасно мерить и передавать показания, вопрос — как это использовать.

— В 1990-е огромное количество ваших станций были закрыты…

— «Огромное» я бы не стал говорить. Но станции закрывались. Пик развития наблюдательной сети был 1987 год, а в 1991-м раскололся Союз, и значительная часть сети у нас оказалась за пределами России. При этом пункты наблюдений — недешевое удовольствие, а у нас их только в труднодоступных районах 315. Если стандартная метеостанция в центре России обходится в 700 тыс. руб. в год, то труднодоступная может стоить до 25 млн. Когда финансирование сокращается, а расходы растут, приходится закрывать некритические объекты наблюдательной сети.

— Если все погодные аномалии — часть длительных исторических циклов, на которые мы повлиять никак не можем, то какой смысл тратить такие деньги?

— Вы не можете повлиять на циклы в тысячу, десять, сто тысяч лет, но прогнозировать и корректировать свои действия на период, допустим, до тридцати лет вы можете. Посмотрите на наших зарубежных коллег: у них сейчас огромный интерес к климатическим исследованиям. Допустим, у британской метеослужбы, которую я считаю лучшим примером для подражания, ведутся 30-летние климатические прогнозы, чтобы понять, какой уровень воды будет во внутренних водоемах в Англии, какой, соответственно, должна быть высота и ширина дамб. Нам интересно, что будет через 10–30 лет с вечной мерзлотой: у нас значительная часть страны находится в этой зоне.

«Человек сидит на уголовной ответственности и отвечает своей судьбой за прогноз»

— В авиаотрасли — разногласия: надо ли включать сбор за метеоинформацию в аэронавигационный сбор? Минтранс настаивает, что нужно, а Росавиация и ФГУП «Госкорпорация по организации воздушного движения» (ГК по ОрВД) — что нет. В итоге тариф, по которому ФГУП будет закупать у вас метеоинформацию, так и не был согласован?

— Да, решение вопроса затянулось, так как этим вопросом поручили заняться ФАС, а ФАС не ревизирует тарифы Росгидромета, считая, что Росгидромет не является субъектом естественной монополии. Но свою оценку тарифа служба дала, и сейчас мы согласовываем его с заинтересованными ведомствами.

— Вы могли бы его назвать?

— Нет, это коммерческая информация. Граждан успокаиваю: метеообеспечение авиации есть и будет.

— Но он как-то отличается от прежнего?

— Отличается. В меньшую сторону.

— И теперь ГК по ОрВД будет у вас закупать метеоинформацию?

— Да. Тем более что в 2010 году, когда система с тарифами на метеообеспечение начала меняться, в России было около 60 фирм, которые занимались метео в аэропортах. На сегодняшний день независимых от Росгидромета осталось всего несколько аэропортов, куда нам заходить неинтересно: это Норильск, Минеральные Воды, Нальчик, Грозный, Нижневартовск и еще пара северных аэропортов.

— То есть вы стали практически монополистами?

— Мы на 248 аэродромах страны работаем.

— А стоимость услуг для перевозчиков за это время возросла?

— Нет, с 2012 года она не растет. Но с 2014 года мы позиционируем себя как естественного монополиста по метеообеспечению авиации, раз де-факто так и есть. В связи с этим, во-первых, нужно вносить изменения в нормативно-правовые акты, во-вторых, должен быть документ на уровне распоряжения правительства о методике формирования тарифов и, в-третьих, должен быть регламент предоставления данной услуги.

— Как вы формируете тарифы и оцениваете свою работу?

— Смотрите, каждый из 248 аэродромов имеет свой класс, который определяет количество информации, которую мы должны предоставлять (в зависимости от нагрузки полетной, от периода работы — круглосуточно или по часам, от удаленности). Отсюда мы смотрим, сколько у нас персонала должно быть на этом аэродроме: например, если он круглосуточный — значит, три смены по восемь часов. Дальше перед нами встает вопрос: как удерживать специалистов, если сейчас у наших сотрудников зарплата в два-три раза ниже средней по субъекту РФ? Например, на сложнейшем московском авиаузле, на который приходится 60% полетов, средняя зарплата сотрудника вне авиации — 20–24 тыс., в авиационном подразделении — 41–47 тыс. руб. А теперь представьте, человек сидит на уголовной ответственности, отвечает своей судьбой за прогноз, потому что в случае каждого ЧП сразу приходят к нам, говорят, мол, метеопрогноз плохой.

Помимо расходов на зарплату, есть понимание, какое оборудование должно быть, чтобы обеспечивать полеты. Его много, и оно дорогое — мы уже замучались это всем доказывать. Потому что нужно определять не просто стандартные метеорологические параметры (температуру, влажность, давление, скорость ветра, направление ветра), но и дальность видимости, сдвиг ветра, нижний край облаков, грозопеленгацию, спутниковую и радиолокационную информацию передавать… В стандартный комплект входит около 15 видов оборудования, это около 60 млн руб. для одного аэропорта. Теперь считайте: должно быть двойное резервирование (то есть два комплекта), а там, где высокая интенсивность полетов,— три комплекта. То есть инвестиционная составляющая — это сотни миллионов только по одному объекту, а у нас их 248. Любое оборудование имеет гарантийные срок эксплуатации, затем все ремонтные работы — уже за деньги. Ежегодная обязательная поверка оборудования на один аэропорт — это свыше 1 млн руб.

С гордостью скажу, что у нас одна из лучших систем метеообслуживания в мире и наши соседи многое копируют у нас. Например, министр транспорта Японии, ознакомившись с работой аэропорта Сочи — а это один из самых сложных аэродромов в стране,— принял решение в Японии поставить такую же систему. Но чтобы оставаться на том качестве обслуживания, которое есть сейчас, нам необходим бюджет в 5,6 млрд руб. в год (только для метеообеспечения авиации.— “Ъ”).

«Американцы имеют около 3 тыс. буев. А у нас нет ни одного»

— Иностранные авиакомпании, когда летят над Россией, где закупают предполетную информацию?

— У нас. Как из аэропорта вылета, если это российский аэропорт, так и всю транзитную информацию — так называемое метео на маршруте. Четкого тарифа я вам не скажу, потому что они разные и для разных авиакомпаний, и для разных аэродромов (чем больше вылетов с этого аэродрома, тем меньше тариф). Но российские тарифы меньше, чем европейские. Если Всемирная метеорологическая организация и ИКАО рекомендуют, чтобы затраты на метео составляли 3–16% от аэропортового сбора, то в России это 0,3%.

— Могут ли иностранные авиакомпании получать эту информацию от своих служб?

— Есть некий миф, что какие-то иностранные навигационные сервисы и другие метеокомпании могут представлять такую же качественную информацию. Не могут. По одной простой причине: первичную информацию от наблюдений формируют организации Росгидромета. А у кого «первичка» — тот владеет более качественной информаций и дает более качественные прогнозы.

— Еще несколько лет назад многие региональные аэропорты, в основном в Северо-Западном федеральном округе, славились слабой работой метеослужб, притом что многие расположены в регионах с тяжелыми погодными условиями. Изменилась ли как-то ситуация?

— На сегодняшний день такой проблемы там нет. Если проведете анализ, то увидите, что до определенного момента это были независимые компании, не системы Росгидромета. Теперь фактически все северные аэродромы, авиационные метеорологические группы находятся в ведении Росгидромета.

— Минобороны в докладе о состоянии национальной безопасности РФ в области морской деятельности утверждает, что Научно-исследовательский флот ФАНО, Росгидромета и Роснедр пришел в «катастрофическое и кризисное состояние». И самая тяжелая ситуация у Росгидромета…

— Рассказываю про флот. В СССР самый крупный научно-исследовательский флот был у Гидромета. На сегодняшний день у нас осталось 19 судов, в том числе 11 научно-экспедиционных судов с неограниченным районом плавания. Они находятся в разном состоянии техническом, но все работоспособны. Самое молодое — «Академик Трешников», спущенный на воду в 2012 году и работающий в Арктике и Антарктике. Самый старый — легендарный «Сомов», 1974–1975 года постройки, он обеспечивает северный завоз по нашим метеостанциям. Каждый год мы тратим значительные средства на поддержание флота в рабочем состоянии. Об этом и доклад Минобороны: скажем, ремонт судна обходится в 200–300 млн руб. в год, в целом по системе нужно в год около 800 млн руб.

— Какие сейчас основные объекты или регионы для исследований?

— Мировой океан. Приоритет, конечно, Арктика и Антарктика. Интересны, конечно, Тихий и Атлантический океаны, но чтобы там работать, нужны другие средства. Там работается все автоматическими буями: буй сбрасывается с самолета, погружается на километр в глубину, там дрейфует дней десять, измеряет параметры океана, всплывает, измеряет параметры на границе океана и атмосферы, все сбрасывает на спутник, а затем память обнуляется, и он снова ныряет. И так два года, до смены аккумуляторов. Такой буй типа «Арго» стоит от $3,5 млн до $5 млн. Американцы имеют около 3 тыс. буев, то есть они не меньше $10 млрд вложили только в буи. А у нас нет ни одного. Мы работаем по научным программам с нашими партнерами из зарубежных стран, зарубежных метеорологических служб, поэтому в экспедиции мы в лучшие годы от 350 выставляли. Сейчас прорабатываем с рядом КБ, чтобы сделать аналогичные буи.

— А финансирование на это уже заложено?

— Не заложено, но мы разрабатываем схему частно-государственного партнерства, потому что эта продукция будет интересна другим, не только исследовательским организациям. Это оборудование будет интересно для тех же глубоководных исследований, для исследований шельфа перед прокладкой трубопроводов, для чего угодно. Потребитель будет.

— Какой бюджет необходим Росгидромету, чтобы обеспечить не только поддержку, но и развитие?

— На развитие всей системы Росгидромета надо закладывать еще минимум 25 млрд руб. в год (помимо средств на метеообеспечение авиации. Отметим, что по федеральному закону от 19 декабря 2016 года №415-ФЗ «О федеральном бюджете на 2017 год и на плановый период 2018 и 2019 годов» на обеспечение деятельности Росгидромета в 2017 году выделено 16 462,6 млн руб.— “Ъ”).

— Вы запрашивали эти средства?

— Мы запрашиваем все время, даже пытаемся с 2013 года пробивать федеральную программу «Мировой океан». У нас критическая ситуация по арктическому флоту, по исследовательскому флоту в Черном море, в Каспийском и Балтийском. Она связана с отсутствием денег. Хорошее исследовательское судно для работы на Севере стоит 15 млрд, для внутренних морей — где-то 2 млрд. Чтобы обновить флот и выполнять существующие задачи, надо сейчас шесть-семь новых судов. То есть только на флот порядка 40 млрд нужно.

— Способны ли российские верфи построить для вас эти суда?

— Способны.

— Зачем нужны исследовательские суда?

— Сейчас стандартный прогноз по метео — пять дней. Для того чтобы перейти на шесть, семь, десять дней, нужна значительная революция, для этого надо работать по границе океан—атмосфера. Надо изучать мировой океан и Север, это часть кухни погоды. 60% погоды формируется на Северном полюсе.

«В Арктике мы практически монополисты»

— Вы участвуете в разработке законопроектов по климату?

— Да, мы здесь лидирующая организация.

— Какие сейчас ключевые вопросы?

— Сейчас ключевой вопрос — что делать с Парижскими соглашениями. Обязательства Россия приняла, но если Киотский протокол подразумевал, что страны брали на себя жесткие ограничения, то Парижские соглашения предполагают добровольные обязательства. Чтобы их выполнять, надо, во-первых, взять на себя эти обязательства, во-вторых, определить комплекс мероприятий по их выполнению и мониторингу. При этом у промышленности есть свое видение, у органов власти свое, и мы уже два года это соглашение обсуждаем. В 2019 году должен быть готов документ, где все это будет прописано.

— Россия могла бы ратифицировать Парижское соглашение раньше?

— А зачем торопиться? Когда вы принимаете на себя обязательства, вы должны за них юридически отвечать. Тем более, как я сказал, этот вопрос в последнее время переходит в политическую плоскость, и если страна свои обязательства не выполняет, то это уже потеря лица на мировой арене. При этом все наши континентальные и заокеанские друзья, конечно, стремятся публично выходить на первый план по любому вопросу.

— Получается, что лидеры государств сегодня вынуждены как-то балансировать между национальными интересами и мерами по спасению мира и климата, так выходит?

— Сложно сказать. Вот, например, заявления европейцев о переходе на зеленую энергетику. Что это означает? Отказ от производства электроэнергии сначала на угле, потом на дизеле и на газе и переход на биотопливо в виде в основном ветра и солнца. Но при этом оборудование для электрогенерации с помощью нефти и газа имеет КПД 80% и отрабатывает 30–40 лет, причем под это уже создана вся инфраструктура: трансформаторы, стабилизаторы, конверторы, инверторы, чтобы передать, распределить и получить энергию. А теперь приходит альтернативная энергетика и говорит: мол, все, отключаем. Такое может позволить себе небольшая страна — например, Дания. Крупные страны — Германия, Франция, Британия, США — несмотря на политические заявления, не стремятся их реализовывать. Когда мы этой темой стали заниматься на труднодоступных станциях, мы проанализировали все циклы напряжения, выяснилось, что там каждые полсекунды-секунду меняется величина. Тучка набежала — упало, ушла — подскочило. В итоге оборудование работает на износ, а значит, надо менять всю регулирующую аппаратуру. На это уйдут годы и сотни миллиардов евро — ради непонятной цели. Между тем сегодня угольная генерация позволяет обеспечить нулевые выбросы СО2. Обратите внимание: поляки и немцы свою угольную генерацию не снижают, японцы от атомной энергетики и после Фукусимы не отказались.

— А ситуация в мире и санкционное противостояние на работу вашей службы как-то влияют? В Арктике, например?

— В Арктике мы практически монополисты. Ну хорошо, там олигополия: основная конкурентная научная работа всегда шла между американцами и Россией, где-то рядом Норвегия. На сегодняшний день в плане научных исследований американцев мы отодвинули, Норвегия пытается еще как-то присоединиться. Всего у нас свыше 60 программ сотрудничества, в том числе с Норвегией, Финляндией, Кореей, Японией, КНР. Исследования, прежде всего, касаются льда, процессов его формирования и движения, в том числе в районах морских путей, климата и наблюдения за атмосферой, и, наконец, загрязнений. Арктика интересует всех, ведь если застолбить там свое научное участие, то вы застолбите и свой приоритет, статус в этой зоне. Поэтому в рамках Арктического совета довольно много стран-наблюдателей, даже таких, как Индия.

— И политический фон не смущает?

— Все прагматика. На нас выходят те же американцы, говорят, мол, давайте будем через научные институты сотрудничать, чтобы под санкции не попасть. Но вопрос в том, нужно нам это или нет: на сегодняшний день мы лидеры научных исследований в Арктике, и нельзя это лидерство упустить.

«Генпрокуратуре хочется, чтобы все делалось и без денег»

— Возвращаясь к российской проблематике. Прокуратура РФ критиковала в том числе и сеть Росгидромета по наблюдениям за загрязнением воздуха. Насколько это обосновано?

— Это вновь денежные вопросы. Наблюдения за качеством окружающей среды: воздух, почва, вода, радиация — в Росгидромете ведутся с 1933 года. В свое время нами же были приняты регламенты, что в населенном пункте с населением свыше 100 тыс. человек должен быть пункт наблюдения за качеством воздуха, если город 500-тысячник или миллионник — их должно быть больше. Автоматическая станция контроля атмосферного воздуха стоит от 6 млн до 7 млн руб. У нас сейчас 252 города, где такая сеть должна быть полностью построена. В свое время, когда финансирование стало снижаться, мы выходили к региональным и муниципальным властям: хотите качество воздуха смотреть? Мы готовы этим управлять. С некоторыми субъектами федерации у нас такие проекты идут, но для некоторых это очень дорого. Будет финансирование — будет наблюдение. Мы в политику не играем, мы пытаемся ключевые точки в стране закрывать. В Крыму, например, в 2014 году мы проанализировали все, что происходило с наблюдательной сетью за предыдущие 20 лет (пока метеослужба крымская была в составе МЧС Украины, ситуация там стала плачевная), и включили программу по восстановлению наблюдений и анализа качества среды. Теперь метеосеть работает, мы поставили передвижную автоматическую гидрологическую станцию, через спутник мы меряем фактически качество воды по побережью, в этом году мы запустили шесть постов автоматического контроля качества воздуха в крупных городах, и сейчас, в декабре, поставили и смонтировали систему контроля радиационной обстановки.

— Что с этого крымчанам?

— Теперь можно спокойно увидеть, где какое качество воздуха и воды.

— Хорошо, станции обновляются, в Крыму вы создали сеть практически заново, но вот у Генпрокуратуры речь шла о том, что часть веществ не отслеживается, в том числе диоксины. Сейчас для многих регионов остро стоит вопрос мусоросжигательных заводов, и люди начинают интересоваться, будут ли там диоксины.

— Из 246 загрязняющих веществ, которые утвердило правительство, мы готовы мерить любое. Скажите, в каком субъекте что мерить. Во всем мире есть стандартная практика: допустим, 16 веществ меряет федеральный уровень, 40 веществ — региональный и 300 — муниципалы. А у нас их на федеральном уровне 246. Диоксины — без проблем. Поймаем, отловим, смониторим.

— В Москве и области отслеживаются диоксины?

— В свое время это было передано Мосэкомониторингу, который находится в ведении правительства Москвы.

— А в Московской области?

— Отслеживается, когда надо. Мы делаем маршрутные измерения: это не стационарная сеть, а маршрутная — объезжаем и смотрим.

— Раз в год?

— Нет, раз в день, может, раз в неделю, зависит от программы наблюдений. Вопрос в деньгах. Вы можете хоть всю страну упаковать этими мониторинговыми станциями. Вопрос: деньги есть? И вопрос теперь к муниципалам и регионалам — выделяйте деньги, ставьте, мы готовы дать методики, мы готовы в свои лаборатории на анализы принимать, мы готовы всю эту систему информационно скомпоновать, у нас это все есть.

— Выходит, что претензии Генпрокуратуры обоснованы непониманием вашей работы?

— Просто Генпрокуратуре хочется, чтобы все делалось и без денег, но так не бывает. Мы им объясняем: коллеги, конечно, вы можете все ваши решения направить в правительство, но вывод будет один: для того чтобы это работало, необходимо определенное количество денег дать Росгидромету.

— А с возможным выбросом рутения, который фиксировался Росгидрометом осенью 2017 года, также возникла проблема именно из трактовки данных? Тогда речь об его «экстремальном» содержании шла именно на основе отчетов вашего ведомства.

— Смотрите, в 1995 году, а затем в 1998 году были приняты базовые документы взаимодействия органов власти по поводу мониторинга опасных процессов. Там написано, что все сравнивается относительно предыдущего периода: допустим, если в августе был фон 0, в сентябре он стал 0,1, то вы 0,1 сравниваете с 0 и получается экстремально высокий показатель. Если у вас в пять раз изменился фон — это у вас высокая величина. В десять раз — экстремально высокая. С предельно допустимой концентрацией (ПДК) это никак не связано. Кстати, мы наблюдали фон с июля месяца, и мизерная концентрация никого не интересовала. Но на фоне ажиотажа мы собрали шесть ведомств, провели исследование, определили четыре базовых варианта, отработали их.

— Что это все-таки было?

— У нас было четыре гипотезы: падение спутника с радиоизотопным источником, выброс на территории России, трансграничный перенос из сопредельных стран и перенос радиоактивного аэрозоля в верхних слоях атмосферы из других регионов мира. Но концентрация была минимальной, и источник определить не удалось. Чтобы его отследить, надо было найти значительные следы — а их нет. Мы помимо стандартного мониторинга провели маршрутное наблюдение по земле: пускали свои машины — мобильную радиометрическую лабораторию, которые замеряли все, что находилось по трассам, также пускали самолет, который измерял содержание радиоактивных веществ в средних слоях атмосферы. Фактически ничего нет. Если был бы значительный след, мы бы его нашли, но так как это было в сотни тысяч раз меньше предельной концентрации — найти ничего невозможно, проблематично. И после этого никаких вспышек больше не фиксировалось, сейчас все в норме.

— Все в норме именно на нуле, как было до этого, или есть какой-то фон?

— Он минимальный, на грани чувствительности приборов, и не отличается от значений, измеряемых в регионе до лета 2017 года.

«Мы не куркули и не жадины»

— Давайте вернемся к прогнозу погоды. Сейчас на сайте центральной обсерватории есть доступ к данным с локаторов Росгидромета России и Белоруссии. И там доступна только склейка европейской части России, и то с задержкой в несколько часов, а ранее была информация в режиме онлайн. Метеорологи-любители этим возмущены.

— Это была самая востребованная информация, потому что метеолокация нужна для сверхточных краткосрочных — скажем, 15-минутных — прогнозов. Это топ-1 по запросам.

— На который теперь введен режим секретности?

— Не секретности, просто серверы перегружены от запросов. А когда у вас сгорает сервер — у вас слетает вся система, сгорает резервный сервер — вообще все. Зачем это допускать? Запросов море идет: все хотят понимать, какие в ближайшие два-три часа ожидаются опасные природные явления. Это прекрасная вещь, она в каждом доме должна быть. Надеюсь, что в ближайшие годы мы запустим соответствующее программное обеспечение. А пока — это рынок. Содержание одного локатора стоит 8,5 млн руб. в год. Мы вложили в эти технологии здоровье и массу внебюджетных средств Росгидромета. Мы не куркули и не жадины, но когда вместо повышения нищенской зарплаты мы вкладываем в техническое развитие, то почему мы затем должны бесплатно отдавать полученные данные? Особенно тем, кто потом рисует красивую картинку и продает эти данные дальше.

— А физлицам вы можете продавать эти данные?

— Понимаете, чтобы корректно работать, должна быть некая методика расчетов, сколько это стоит. Если с крупными компаниями понятно, как рассчитывать, то с гражданами — непонятно. Отвечу по-человечески: у нас перегруз работников. И нам важнее сейчас застолбить определенное направление исследований, развить компетенцию — и тогда мы сможем заняться гражданами и найти партнеров, которые будут ими заниматься. Например, «Яндекс» сейчас получает радиолокационную информацию по трехлетнему соглашению с нами. Если «Яндексу» интересно — пусть развивает и это направление.

— Но вы до того намекали, что «Яндекс» часть данных получает от вас бесплатно?

— Соглашение распространяется только на данные по радиолокации.

— Расходы на это направление заложены в ваш бюджет?

— Нет. Инвестиционные расходы осуществлялись по целевым программам, а на содержание средств не выделяется. Но бюджетная политика — тонкий вопрос, я в него не лезу.

— То есть вы выкручиваетесь, продавая эти данные?

— И за счет значительной, скажем так, креативности.

У нас около 40 тыс. сотрудников на нищенской зарплате. И мы пытаемся доказать лицам, принимающим решение, что гидрометеорологическая информация — это самая востребованная информация в мире.

Это колоссальный, высокоприбыльный рынок, на котором доминируют англичане, французы, сейчас залезают китайцы, по некоторым аспектам работают японцы и американцы. Если в советские времена наша система была на первых ролях, то сейчас нас оттуда выбрасывают. Чтобы этого не допустить, мы свои скудные внебюджетные ресурсы вкладываем в развитие.

— Чем грозит разрыв в технологиях?

— Например, вернемся к предполетным прогнозам. ИКАО рекомендует выдавать прогнозы по сетке на карте три на три километра. Мы сейчас, исходя из имеющейся наблюдательной сети, вычислительных мощностей и программ, можем давать прогноз 11 на 11. А в будущем надо будет давать 1,5 на 1,5 или для городов — 0,5 на 0,5.

Если ИКАО с 2019 года переведет авиакомпании на сетку три на три или пять на пять, то даже наш первый борт будет вынужден предоставлять маршрут и запрашивать информацию у британцев.

Вычислительные мощности, гениально построенные принципы работы, прекрасные управленческие технологии и жесткий подход (ошибся с прогнозом — вылетаешь) обеспечат им монополию. Немцев понимание такой перспективы уже заставило восстанавливать свою метеорологию, не зависящую от британцев.

«Не хватало, чтобы нас еще в пробках обвинили»

— Успехи британцев связаны с полной перестройкой системы. Вы возглавили ведомство в конце прошлого года и теперь могли бы провести необходимые реформы. Что для этого необходимо?

— Реформа у нас готова. Первое — это рационализация наблюдательной сети: исходя из финансовых возможностей, работать и поддерживаться будет то, что критически необходимо. Второе — это инвестиционная составляющая: или деньги дает государство, или мы находим коммерческих партнеров, линейка продуктов практически определена, будем ее разрабатывать. И третье — работа с потребителями. Нам есть что предложить потребителю: погода нужна авиации, автомобильному, морскому, речному транспорту, сельскому хозяйству.

— Есть шанс, что, скажем, к 2030 году российская гидрометеорология сможет перейти на коммерческую основу?

— В 2030-м нынешним сотрудникам будет уже много лет, мы не собираемся ждать до выхода нашего состава на пенсию. Первыми через пять лет мы, конечно, не станем, но я надеюсь значительно повысить эффективность.

— Для простого обывателя такая реформа приведет к тому, что мы будем утром смотреть прогноз Росгидромета, а там: «В 18:00 в Крылатском будет дождь»?

— Без проблем. Вот посмотрите, когда в Москве в мае 2017 года был ураган, ни одной претензии в сторону Росгидромета не прозвучало, потому что за пять дней были выданы все штормовые предупреждения. По всем участкам, кроме взлетно-посадочной полосы Внуково (там ветер поднялся до 30 м/с), прогноз совпал на 100%. В тех местах, где погибли люди, там максимальные ветра не превышали 14–15 м в секунду, а мы давали от 17 до 21 максимум, поэтому прогнозы были точнейшие.

— Но в МЧС, которое ответственно за оповещение, тогда говорили, что якобы у Росгидромета была информация о ветре 27 м/с, что подразумевает оповещение жителей, но передавали 25 м/с, поэтому оповещения не было.

— Я таких обвинений не слышал. Предупреждение выдается за пять дней до возникновения по прогнозу опасного явления, а в день ЧС прогноз выдается каждые полчаса. Можно поднять весь реестр штормовых предупреждений, все они сохранены.

— Получается, что надо поменять систему оповещения и реагирования?

— После урагана в мае 2017-го был ряд совещаний с правительством Москвы, на уровне руководства МЧС, и дальше было совещание у президента. По нашей инициативе готовится с правительством Москвы и МЧС соглашение о создании системы прогнозирования краткосрочных быстроразвивающихся опасных явлений. Программа сформирована, деньги в бюджет правительства Москвы заложены, и с 2018 года начинаем ее реализовывать. Мы введем новые метеорологические станции, установим дополнительные локаторы, разработаем новое программное обеспечение и систему оповещения. По той же схеме решено работать на первом этапе и в других крупных городах, начиная с Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Новосибирска, Хабаровска, Ростова.

— Почему такая система не внедрена до сих пор?

— В крупных городах, помимо прочего, возникает еще проблема моделирования: необходимо понимать, как меняется погода в плотной застройке, например, возле высотных зданий. Это уже не просто прогноз по сетке, это моделирование, новое программное обеспечение, новые модели. Спутники тут не помогут, они не берут ниже 600 м. Но финансирование на это заложено пока только в Москве.

— Получается, что и реновация, и строительство в Москве более высоких зданий на месте хрущевок изменит погоду в московских районах?

— Профиль ветра изменит.

— А ваши специалисты участвуют в какой-то оценке перспектив? Вообще есть кто-то, кто этим занимается?

— Наработки есть, зарубежный опыт известен: например, китайцы в Пекине выдают прогноз каждые пять-десять минут, а местные службы в случае чрезвычайной ситуации обязаны прибыть на место за пять минут, чтобы развернуться, канализацию пробить или что-то еще.

— Нередко создается ощущение, что у нас координация со спасательными, а главное — с коммунальными службами куда хуже налажена: как ни снегопад — сразу пробки.

— От нас пробки, к счастью, не зависят, не хватало, чтобы нас еще в пробках обвинили.

— То есть координация у вас идеальная, вы так ее оцениваете?

— Идеала нет, но координация хорошая, работоспособная. Ежедневно в 8:30 оперативная связь между Росгидрометом и МЧС, в 9:00 еще раз подтверждаем прогноз на сегодня, завтра и еще на пять дней. В кризисной ситуации мы на связи каждый час — каждые полчаса. Проблем с тем, что кто-то что-то не передал, не существует.

 

Ссылка: https://www.kommersant.ru/doc/3515951

Мегаполис требует от нефтекомпаний возместить «миллиарды долларов», которые придется потратить на минимизацию последствий от изменения климата. Нефтяники встретили иск с непониманием

Крупнейший город США подал в суд на нефтекомпании BP, Chevron, ConocoPhillips, Exxon Mobil и Royal Dutch Shell, обвинив их в том, что они являются крупнейшими корпорациями, влияющими на изменение климата.

Город требует от нефтекомпаний возмещения ущерба за те «миллиарды долларов, которые придется потратить на защиту ньюйоркцев от последствий изменения климата», заявил мэр Билл Де Блазио, говорится в сообщении на официальном сайте города.

«Речь идет о возмещении ущерба, который мы уже получили, и выплате компенсации, необходимой для устранения ущерба, которые, как ожидается, мы понесем в течение века», — говорится в сообщении.

Ссылка: https://www.rbc.ru/society/11/01/2018/5a56d9b99a79471e135419d2

Экология не стала одним из приоритетов социально-экономического развития, несмотря на рост нагрузки на окружающую среду, здоровье граждан и сопутствующий экономический ущерб, полагают авторы доклада «Экологические приоритеты для России», представленного вчера в Аналитическом центре при правительстве. Эксперты предлагают разработать российскую модель зеленой экономики, включающую рост экономии ресурсов и энергоэффективности, развитие инструментов зеленого финансирования, введение углеродного регулирования, а также ужесточение требований к раскрытию экологически значимой информации компаниями.

Ссылка: https://www.kommersant.ru/doc/3502190?from=four_economic